Федор Зуев - Обреченные на месть

— Пойми, нас же могут убить здесь в любое время! И это не трусость, а чувство самосохранения, оно естественно и не позорно. Зачем тебе-то умирать? Ты же даже детей после себя не оставишь, их у тебя пока нет. Со временем ты можешь перестать любить меня — пройдет вспышка страсти, ты охладеешь… Словом, логика победит чувства…

Какое-то время мы молчали. Я немного потянул паузу — не из сомнения, а просто подсознательно проявилось эгоистичное чувство хозяина положения. Что поделать: почти в каждом человеке сидит эта червоточинка и проявляется в какие-то моменты. Ведь только что хотел отдать ей всю свою нежность, а тут же мучаю ее своим молчанием…

— Я останусь с тобой до последнего черного или белого момента в нашей общей судьбе, чем бы мне это ни грозило, — наконец сказал я. — Но и ты должна пообещать, что никогда не предашь меня, не уйдешь к другому и…

Я не успел закончить свою тираду. Лина гибко обвила меня, запечатав мои губы жарким поцелуем, и все началось заново. До следующего утра мы так и не встали с постели…

Утром я проснулся первым, умылся и прибрал следы вчерашнего пиршества, сварил кофе. Лина так сладко спала и была так красива, что я не решался ее разбудить. Меня выручил звонок телефона. Это был Алекс. Поздоровавшись, он напомнил о нашей встрече и попросил передать трубку Лине.

Спросонья Лина, как прилежная школьница, на вопрос строгого учителя «Что нового?» ответила, не открывая глаз и еще сонным голосом:

— Папа, а Слава мне сделал предложение.

— Когда?

— Вчера вечером, и ночью тоже, — засмеялась она, окончательно проснувшись. И зажав ладонью микрофон, довольная, сообщила: — А папа не против. — И затем снова в трубку: — Сейчас выпью кофе, и мы выезжаем.

Я был поражен, как все просто и легко Ангелина расставила по своим местам, не сомневаясь в правильности решения. Своим каким-то 26-м чувством она поняла, приняла, полюбила и осталась, быть может, навсегда со мной. И, выбрасывая белый флаг капитуляции, я только и смог добавить:

— Но подкаблучником я не буду! — При этом я глубоко сомневался в сказанном.

Счастливый, я пошел заводить своего верного «боливара».

При встрече с Алексом меня ждало первое и, видимо, далеко не последнее огорчение: мы должны были расстаться с Ангелиной до следующего дня. Джип «шеви-бронко» с нанятой охраной разлучил меня с Линой. Я снова почувствовал себя одиноким скромным водилой, случайно затесавшимся в компанию богатых и серьезных людей, независимых и сильных, даже в своих бедах. Я понял: охрана — эти вышколенные бывшие бойцы спецназа — ответный ход Алекса. Теперь уже только его собственное направление ведения дел покойного брата, не зависимое ни от кого, охранялось от влияния извне и подчинялось только его волевым решениям — как хозяина бизнеса, который он, видимо, уже считал своим.

Сдержанно попрощавшись с Линой, я пошел к своему верному «боливару», и моим единственным желанием в эту минуту было куда-то уехать и напиться в лом. Но услышал за спиной:

— Слава, не спеши уходить.

Я остановился у машины, в пол-оборота повернувшись к Алексу.

— Ты что, обиделся? — спросил он.

— Да нет, просто огорчился.

— Понимаю тебя, но мы не веселиться будем. Отдадим последний долг Роману, а урну с прахом заберет его жена через неделю. Кстати, вот еще новость. Дача, с которой вы удачно и вовремя слиняли, менее чем через час «случайно» заполыхала. Соседи, заметившие пожар, а до того двух незнакомцев, вызвали пожарных и милицию. Следов не оказалось. А пожарные прибыли быстро, и дом все-таки удалось спасти. Правда, внутри почти все выгорело. Ну да Бог с ней — дача застрахована, поджог не доказан. Причиной определили замыкание в проводке. Хотя я уверен, что они приезжали за Линой и, не найдя ее, решили отомстить таким вот образом. Слава, вспомни свой последний разговор с Романом — о чем он тебя просил в тот момент?

— Да ни о чем, — я немного удивился вопросу. — Просто он велел поставить машину в гараж.

— А что еще?

— Еще включить сигнализацию и идти отдыхать. Доволен был чем-то.

— И все?

— Да, еще велел поменять и положить обратно родную литую запаску, — вспомнил я. — Ну «бублик», а баллон, что вместо нее был в багажнике, откатить в гараж к запасной резине. Он еще с металлическим диском был, тяжелый. Ну я так и сделал.

— Молодец, — похвалил Алекс. — А теперь тебе такое поручение: нужно забрать это колесо, если, конечно, оно еще там. Я не буду скрывать от тебя — это небезопасно. Ты готов помочь мне?

— Готов. Спасибо тебе, — ответил я.

— А спасибо-то за что? — удивился Алекс.

— За Лину, за то, что я ее пока не потерял, и за надежду, что не потеряю в будущем.

— Да я вижу, парень, это у тебя серьезно, — сказал Алекс, пристально всматриваясь в мои глаза.

— А на тридцать шестом году жизни несерьезно быть не может, — жестко отрезал я.

— Тогда держи свое счастье крепче…

Затем он протянул мне барсетку:

— Здесь деньги для тебя и короткоствольный пятизарядный «бульдог» серьезного калибра. Будь осторожен. Я не хочу втягивать в свои дела посторонних людей. Поручение я тебе даю важное. Скорее всего, в этом баллоне очень серьезные документы, которые хотел передать мне Роман— Гудлак, — сказал он мне на прощание и пошел к стоящему за шевроле лимузину.

Мне оставалось только последовать его примеру. Сев в свою шестерку, я окончательно утвердился в том, что мои приключения не закончились. В барсетке вместе с револьвером я нашел пачку пятидесятидолларовых банкнот общей суммой пять тысяч — своего рода гонорар за мой риск. Но не деньги грели меня. Я был рад, что остаюсь в этом рисковом деле и нужен Алексу и Ангелине. Это был для меня самый весомый аргумент, который важнее всего остального.

Я завел машину и отправился в путь, сделав, таким образом, шаг в неизвестное, но необходимое мне будущее, совершенно не предполагая, чем оно закончится и когда. Думал я в это время только о Лине.

Дома меня ждал сюрприз — приехал старый товарищ и сослуживец по Мурманску и Северному пароходству Владимир Палеев, в прошлом пилот, а теперь раздобревший и, как всегда, неунывающий Владимир Аркадьевич. Он сидел на лавочке у подъезда, рядом стоял его чемодан. На чемодане красовалась початая бутылка водки «Северное сияние», а закуской служил кусок вяленой оленины. Он как раз подносил пластиковый стаканчик ко рту, когда я вышел из машины метрах в десяти от него. Быстро дернув рукой в направлении подбородка, он сделал глотательное движение, затем замер и набычился, после чего зашелся удушливым кашлем. Выпуклый его живот, как огромный поплавок, быстро задергался вверх-вниз. Кашлянув в последний раз, он протянул в мою сторону руки для крепкого мужского объятия, из которых, впрочем, так и не выпустил уже пустой стаканчик и кусок оленины.