Михаил Нестеров - Агент силовой разведки

– Военная разведка Израиля называется АМАН. Нет, Лугано – советский разведчик.

– Но Советов давно нет.

– Да, но агенты остались.

– Откуда такая уверенность?

– Я скажу тебе другое, Анри. Ты ехал ко мне, гоня прочь мысль о том, что тебе будет невыносимо трудно сказать правду Лугано, а солгать ему, от чего я тебя предостерег, ты не мог по определению. Ты приехал, чтобы получить поддержку, – Мартьянов покачал головой. – В это слабо верится. Если бы тебе действительно требовалась помощь, ты бы поторопился и приехал вчера вечером. Сутки у тебя ушли на приготовления. Кстати, ты прилетел на самолете?

– Я приехал на поезде.

– Вот видишь.

– Ты хороший психолог.

– Многие об этом знают. Но, как говаривал Хичкок, достаточно иметь один глаз и половину мозга, чтобы заметить очевидное.

Вадим усмехнулся. Однажды он говорил эти слова полковнику Егорову. Он если и вспоминал его, то стоящего у стен музея. Кажется, полковник до сей поры подпирает там стенку в ожидании блюдечка с голубой каемочкой.

– Ты изменился, – продолжил он, неотрывно глядя в глаза Анри. – Ты стал мужчиной. Может, на тебя так подействовали мои слова по телефону? Нет, – Мартьянов, не скрывая издевки, покачал головой. – Нет, над тобой поработала не менее профессиональная рука. Так что такого тебе сказал Лугано, что ты переродился?

– Ничего лишнего. В отличие от тебя, он немногословен. Написал несколько цифр, и они совпали с размерами подрамников в запаснике. Я проверял по каталогу – совпадения идеальные. В подрамниках некогда были полотна Михеля Зиттова, Эдуарда Мане и Поля Сезанна.

– Каждый мог открыть каталог и списать размеры полотен.

– Но не каждый знает, размеры каких полотен нужно списать. Для этого каждому нужно было заглянуть в запасник и измерить подрамники или внутренние размеры рам. Я знаю четырех человек, имевших доступ к коллекции: моя мать, я, Лугано и ты. Ты пригрозил мне: я или с распятием на груди, или с распятием в груди. Ты убил мою мать. И я знаю мотив: это настоящие жемчужины коллекции, которые ты выкрал. Часть похищенного ты продал. Когда у тебя появились деньги, ты построил, нет – ты воздвиг этот чертов «Ориент»!

– Когда у меня появились деньги, первое, что я сделал, это воплотил в жизнь детские и юношеские мечты. Для кого как, а для меня это было важно. Я строил новую жизнь из кусочков нереализованного, и постепенно мозаичная картина заполнилась – вот так-то, Анри. Что касается маяка, то высоким стилем это называется воплощение идеи в художественном образе ... Погоди секунду, Анри. Мы скоро продолжим.

Мартьянов взял со столика мобильный телефон, выбрал из списка номер, дождался ответа:

– Да, босс?

– Саламбо, поднимись ко мне.

И с этой минуты словно забыл о госте...

Саламбо, Бей и Карл. Эти имена африканские наемники получили в лагере с американским названием «Кемп-Зуара». Лагерь находился в городке Зуара, Ливия, в семидесяти километрах от границы с Тунисом. Этот лагерь отличался жестокостью подготовки боевиков. Курсанты умерщвляли животных – собак, лошадей, верблюдов, на них же отрабатывали удары руками, палками, ножами.

Саламбо было чуть за тридцать. Алжирец, он был здорово похож на французского футболиста Зинедина Зидана, тоже алжирца по происхождению, и знал это. Одевался он в лучших магазинах, обожал строгие костюмы, но на дух не переносил галстуки. Особую любовь питал к хорошей обуви. Сейчас на нем были классические полуботинки «Честер» из гладкой кожи и со шнурком.

Карл и Бей, также одетые в черное, остались за дверью, в студию Мартьянова вошел только один Саламбо. Он устроился в мягком кресле и бросил ногу на ногу; на Анри, стул под которым стал электрическим, – ноль внимания.

– Выпьешь что-нибудь?

– Скотч. – Саламбо не был религиозен и пил даже упомянутое в Коране вино.

Мартьянов налил в стакан шотландского виски, бросил несколько кубиков льда. Пока его гость наслаждался любимым напитком, Вадим открыл стенной сейф, скрытый от посторонних глаз за картиной Клода Моне, и вынул три пачки евро. Бросив их на стол с пояснением – «здесь пятнадцать тысяч», он закрыл сейф и занял прежнее место.

– Вот что нужно сделать, Саламбо. Бери Бея и Карла, садитесь в машину и езжайте в Тунис. С тем расчетом, чтобы поспеть к девяти утра.

– Поспею, если выеду в шесть часов, – Саламбо подсчитал расстояние от острова до столицы, составлявшее около четырехсот километров.

– Это твое дело. Ты ведь был в Музее национальных традиций?

– Да.

– Отлично. Слушай дальше. – Мартьянов одарил Анри мимолетным взглядом. – К директору этого музея в одиннадцать часов подойдет один человек – лет пятидесяти, выше среднего роста, европеец. Он отзовется на имя Виктор Лугано. Убейте его.

– Это все?

– Да.

Саламбо забрал деньги со стола и, кивнув на прощанье, вышел из студии.

Мартьянов закрыл за ним дверь и подошел к Анри сзади. Рывком, взяв его за плечи, опустил его пиджак и, выбив из-под него стул, буквально вытряхнул Анри из пиджака.

– Ну-ка, что тут у нас. Ну надо же, – Мартьянов вынул из кармана «вальтер». – Не тот ли это ствол?..

Анри, зарычав в бешенстве, бросился на противника головой вперед. Мартьянов, как тореадор мулетой, взмахнул его пиджаком и отпустил, выставив на пути Анри ногу. Тот упал лицом вниз. Перевернувшись на спину, попытался встать. Мартьянов не стал ему препятствовать.

– Хочешь узнать правду, Анри? Твоя мать работала на советскую разведку. Она сильно сомневалась в тебе. Что бы ты сделал, получив доступ к коллекции? Ты бы разбазарил все до последней византийской монеты. И мне лично пришлось бы убить тебя. И твою мать, если бы она стала на твою защиту. Но лучше поздно, чем никогда.

Мартьянов неожиданно резво для своего веса сблизился с Анри и ударил его рукой в солнечное сплетение. Тот ахнул и, ловя ртом воздух, опустился на колени. Мартьянов схватил его под мышки и подтащил к двери.

– Ты, наверное, заметил мою нелюбовь к площадкам.

Для полного Анри этот порог был равносилен краю обрыва. Он схватился было за наличник, но Мартьянов опередил его и сильно толкнул в грудь. И мысленно отсчитывал ступеньки. Так и есть, он не ошибся: спустившись вниз, он увидел тело Анри, скатившееся до двери, ведущей в экспозиционный зал. Директор музея умер, сломав себе шею.

Габриэла вышла из смежной комнаты и подошла к окну. Внизу она видела ухоженный дворик и роскошные цветники. Мартьянов сам ухаживал за своим садом и не стеснялся черных лунок под ногтями. Задняя дверь галереи, выходившая во двор, распахнулась, пропуская Мартьянова с садовой тележкой. Он проехал с ней десять метров и остановился. Ноги Анри задевали за мощеную дорожку, и Мартьянову пришлось скрестить их и связать веревкой, приложив немало усилий и времени. Наконец он снова тронулся в путь, который лежал к западной оконечности этого полуостровка, оборудованной мостками на опорах и вечно раскачивающимся на волнах боном. Нетрудно было догадаться о намерениях маячника. Только вот справится ли он в одиночку? Нужно было обладать сноровкой докера, чтобы провезти груженую тележку по мосткам и въехать с ней на бон с его узким деревянным настилом; даже в легкую качку ходить по нему было непросто. А как он собрался переносить тело в катер? Используя принцип « еще немного сил найд ется всегда»? Тут ему без помощника точно не обойтись. Габриэла представила, как Мартьянов, намаявшись в одиночку, машет ей рукой, она спускается, и они вдвоем, взяв директора за руки и ноги, бросают, раскачав, на счет «три» в катер. Да, на это представление можно продавать билеты. Она усмехнулась.