Михаил Нестеров - Агент силовой разведки

Николь Лаббе вышла проводить его. Во внутреннем дворе музея, с утра наводненного экскурсантами, она снизошла до улыбки (раз уж он уходит, отстав от нее): «Вот видите?» – и скоро потеряла его из виду.

Лугано смешался с толпой, которую разбавили манекены в дворцовых жилых комнатах и замках для приемов. Он прошел через один такой зал и вышел к лестнице, ведущей на административный этаж.

Его складной швейцарский нож был снабжен механической отмычкой, и она к этому замку подошла идеально. Прежде чем войти в кабинет Наимы, Лугано оглянулся и прислушался. Уместно или нет, но в довесок к оживленным дворцовым сценкам из динамика лилась восточная музыка.

Виктор плотно закрыл за собой дверь и шагнул к столу. Здесь его интересовал только телефон. Он оказался проводным, но с адресной книгой и памятью на тридцать номеров. Вчера Лугано в кабинете Анри не заметил пыли, у Николь Лаббе вообще было стерильно, как в реанимации. Здесь даже со стола давно не вытирали. Только с краю поверхность стола блестела. Лугано представил, как Анри садится на стол, тянется к телефонному аппарату. Вряд ли кто-то еще, кроме него, пользовался этим телефоном.

Лугано открыл список исходящих звонков. Последний был сделан позавчера в 10.50. Он помнил точное время – засек на «Ролексе», когда Анри «пошел принимать лекарства». Да, в это время он сделал звонок.

Виктор записал этот номер. Подавил в себе желание позвонить. У него даже ком подкатил к горлу. Слишком многое связывало его с Вадимом Мартьяновым. Он не считал его своим наставником, но – старшим товарищем, на которого равнялся. Но тлела в нем слабая надежда: голос человека, который снимет трубку, он услышит впервые в жизни; он извинится и повесит трубку. И это означало бы отсрочку, передышку, слабость, как хочешь назови.

Что заставило Вадима стать на путь предательства? Что за причина расколола его душу? Наверное, он и сам не помнил этого. Диссидентская зависть ? Это его, Вадима Мартьянова, термин. Он не любил диссидентов (это несмотря на то, что часть из них охотно соглашалась на сотрудничество и относилась к категории сексотов, о них Директор отзывался в стиле кардинала Ришелье: «Предательство – вопрос времени»), этих невежд, «не ведающих, какой нож для мяса, какой для рыбы». Он считал диссидентство способом свалить за рубеж и лаять оттуда на свою территорию. И чем громче будет лай, тем лучше будут кормить и трепать по холке новые хозяева.

Нет, Вадим не собирался брехать попусту. Тогда что, оставалась зависть к богатым и важным людям? Это при том, что он в душе и на деле оставался секретным агентом.

И дело, по большому счету, не в деньгах, не в баснословной сумме, в которую могли оценить коллекцию или главную часть ее, а в обладании картинами, подвесками, ожерельями. Здесь пахло властью. Обладатель коллекции на голову выше любого еще и потому, что связан с ней тайной. Это трудно объяснить. Но такой человек добровольно не откажется даже от части коллекции, потому что потеряет и значительную часть власти, часть себя, потеряет любовь. Он не допустит, чтобы кто-то другой любил его картины, смотрел на них, прикасался к ним. Он уже не будет таким, как прежде. И он пойдет на все, чтобы не допустить этого.

Да, наверное, все так и есть.

«Здравствуй, Вадим. Рад тебя слышать».

«Знаешь, и я рад. Что нам мешает встретиться и заключить мирный договор?»

«Не что, а кто. Тебе напомнить их имена?»

Нет, даже такие слова не подействовали бы на Вадима, он забыл их, иначе сошел бы с ума.

Саламбо отмечал каждого мужчину от сорока до пятидесяти, потом уточнял его рост, расу. За полчаса наблюдений он выделил четырех человек. Трое из них были ниже среднего роста, четвертый – гигант-азиат.

Среди музейных работников он заметил красивую метиску лет тридцати. В любой другой ситуации он бы завел с ней флирт. Тем более что и она положила на него глаз. Если бы он поделился своими мыслями с Карлом и Беем, они бы хором подковырнули его: «Перепутала с Зиданом».

Порывом ветра сорвало газовый шарфик с одной пожилой дамы, и он зацепился за ветку дерева, растущего посреди двора. Саламбо привстал на цыпочки, снимая шарф, и под полой его пиджака обнажилась кобура для скрытого ношения. Это длилось секунду, но Николь Лаббе в деталях рассмотрела часть пистолетной рукоятки. У нее были четкие инструкции из полиции: немедленно сообщать в участок о вооруженных людях.

Юбке она предпочитала брюки, мобильный телефон носила на ремне. В этот раз его под рукой не оказалось. Оставила на рабочем столе. Вот черт, выругалась она. Поторопилась вслед за Лугано, вот и получила результат.

Вокруг полно посетителей, у каждого есть мобильник. Однако Николь не рискнула звонить с чужой трубки в полицию, дабы избежать хаоса в музее.

Она так быстро ретировалась, что это не ускользнуло от внимания Саламбо. Он нашел причину ее бегства быстрее, чем она скрылась в одном из залов, и жестом руки позвал товарищей за собой.

Как назло, гид увел из этого зала экскурсантов. Николь, ускоряя шаг, оглянулась. Ее опасения подтвердились: вооруженный пистолетом человек следовал за ней. Мысленно она уже была в кабинете, своей хрустальной крепости. Но, ступив на лестницу, бросила еще один взгляд назад. Сердце у нее упало: преследователей уже было трое.

Саламбо оставил на мощеной площадке Карла, а Бея пропустил вперед. Поднимался вслед за ним, держа дистанцию в пять-шесть ступенек.

Николь на ходу вынула связку ключей, безошибочно выбрала нужный. Скорее, торопила она себя. Она не слышала шагов преследователей. Поднимались они бесшумно, как тени, не торопясь, загнав жертву в угол.

Вот они. Николь бросила взгляд влево. Движения Бея были такими плавными, как будто он поднимался на эскалаторе. Она бросила взгляд в другую сторону – и не смогла подавить радостного вскрика: дверь в кабинет Наимы была приоткрыта. И уже неважно, по какой причине. Она метнулась к ней, но будто напоролась на стену. Дверь распахнулась еще шире, выпуская еще одного человека. Последний взгляд назад. Бежать некуда. Она даже не сопротивлялась, когда Лугано, взяв ее за плечи и чуть приподняв, развернулся вместе с ней. И в конце поступательного движения отпустил. Николь несильно ударилась спиной о глухую стену и прижалась к ней.

Как и Саламбо, Бей хорошо помнил ориентировку на Лугано, а увидев вживую, подумал, что таким его себе и представлял. Это он, никаких сомнений – на служебном этаже, где у него была запланирована встреча с директором музея. Он схватился было за кобуру, но Лугано, защищая Николь и разворачиваясь к нему спиной, дал ему уникальный шанс захватить противника сзади. У Бея была медвежья хватка, он был сильнее и тяжелее Лугано. Но он допустил серьезную ошибку, сцепив пальцы, вместо того чтобы сложить их в замок. Лугано схватил его за указательные пальцы и с хрустом вывернул их из суставов. Бей закричал, отпуская руки. Лугано тут же ударил его затылком в лицо и, разворачиваясь, снес с ног подсечкой. Коротко подпрыгнув, он обрушился на противника весом своего тела, выставляя вперед колено. Удар пришелся в голову, и хруст сломанной кости походил на звук выстрела.