Михаил Нестеров - На один выстрел больше

Он выпил за здоровье семейного посыльного дона Гальяно, за здоровье наемного убийцы. Когда хмель ударил ему в голову, он полушутливо заметил, что готов выполнить приказ «Паука в замочной скважине»: просто убить, убить с особой жестокостью. И лишь спустя минуты сообразил, что подумал об этом на испанском, равно как и тост произнес на этом языке.

Сокотра, два месяца спустя

Сергей с трудом поднял голову. Она была такой тяжелой, как будто вместила в себя всю воду вокруг, заодно и шум прибоя. Проклятый шум прибоя. От воды можно было убежать в глубь острова, даже просто закрыть глаза, представив себе что угодно, кроме воды, просто черноту. От шума волн, бьющих в берег, убежать было невозможно. Для Сергея весь остров целиком превратился в береговую полосу...

Говоров бредил наяву. Вот он оказался за широким, неправильной формы, как рояль, столом; кругом песок, камни, волны, набегающие на берег, и этот стол. С одной его стороны сидит, чуть ссутулившись, сам Сергей, с другой – два человека. Они переговариваются между собой, изредка бросая на него взгляды.

«Проблем с языковым барьером у него нет. Его акцент ближе к испанскому».

Сергей вспоминает, что беседовал с этим человеком на протяжении двух, может быть, часов. Они переходили с испанского на итальянский и, наоборот, что-то уточняли на английском. После коллоквиума этот человек вынес вердикт, обращаясь к кому угодно, только не к Сергею, как будто беседа с ним его утомила: «У него нет проблем с языковым барьером. К тому же, насколько я понял, его персонаж или прототип – не знаю, как правильно – испанец по происхождению, детство и юность провел на Апеннинах, работал, так сказать, в Штатах. Все эти аргументы в пользу легкого акцента... в сторону испанского, я бы сказал».

Другой человек, лет тридцати пяти, с лисьей мордочкой и пластичными пальцами, которыми он во время беседы лепил фигурки из пластилина, безапелляционно заявил:

«Глубоко резать не буду. Сделаю объемные келоидные рубцы, будто глубокая рана зарубцевалась без вмешательства медиков».

Нет, это не был сон, все было на самом деле: и преподаватель из академии Генштаба, и хирург, и еще много людей, которые поработали над Говоровым... Последним был капитан 3-го ранга – его непосредственный контакт и куратор этой операции. На борту «Неистребимого» он спросил, как Говоров перенес перелет на вертолете, получил ответ: «Нормально». И все – дальше Сергей как будто провалился в черную бездонную шахту.

Рассвет, шлюпка, направление на островок. Сергей на банке у правого борта. Возничий у левого борта, вслух сравнивает подопечного с приговоренным к ссылке на необитаемом острове. Он отчего-то восхищен его татуировкой: «Как будто рисунок пересадили с одного тела на другое».

Сергей присел на высохшее, твердое, как камень, поваленное дерево и сделал на нем очередные зарубки – большую и маленькую. Маленькой он отмечал дни, а большой – появление на горизонте грозного очертания «Неистребимого»; сторожевик трижды проходил мимо островка. Сергей уже не верил заверениям Возничего о том, что тот лично видел пиратов на этом островке и даже разглядел название штурмовой лодки: «Redivivus et ultor» («Воскресший и мстящий»). Что было любопытно, дрейфующий в это время материнский корабль оказался буквально безымянным. Сергей откровенно издевался над Возничим, но на то у него имелось оправдание: пошел второй месяц его добровольной ссылки...

«Воскресший и мстящий». Говоров вспомнил, что первоисточник этого выражения лежит в другом: «Да возникнет из наших костей мститель!» На стенах польского Акрополя все польские души, лишенные родины, расписались под этим изречением. Он тоже был готов подписаться – на песке, на том же окаменевшем дереве – под тем, что пусть на время лишился связи с родиной. Сергей не представлял, как ему будет тяжело.

В полдень к берегу причалил скоростной катер. Говоров поначалу ничего не понял. Долгие дни он жил этим событием – и вот буквально проспал его. Он задремал под тенью раскидистого дерева, а когда открыл глаза, с катера на берег высадились люди. Сергея невозможно было не заметить, и они направились прямо к нему.

От татуировок интернациональной команды пиратов у Говорова запестрело в глазах. Лет тридцати пяти человек с наколкой на французском «A аrrive ce qu’il pourra» («Будь что будет») остановился в шаге от Сергея и под одобрительные кивки товарищей начал ломать комедию:

– Добрый день, сэр! Как вам наш островок?

– Мило, – ответил Сергей.

– Вам не приходилось бывать здесь раньше? Например, в прошлом году? – продолжал валять дурака Француз. – Не провели ли вы здесь отпуск?

– Я-то ладно. Меня и волной с борта могло смыть. А вот вы что здесь делаете? Втихаря от Муслима закапываете золотые луидоры?

– Кто ты? – посерьезнел Француз.

– Меня зовут Сантос, – ответил Говоров.

– Сантос?.. Так звали моего попугая. Болтливая была птица. Ее слопал корабельный кот. Так что ты здесь делаешь, Сантос?

«Жду вас», – напрашивался ответ. Но Говоров не стал отнимать инициативу у этого человека.

– Последний раз мы высаживались здесь пять недель тому назад. Если и дальше будешь говорить полунамеками или вообще молчать, прождешь нас еще столько же. И это будет самым мягким наказанием.

– Раз мое имя тебе ни о чем не говорит, значит...

Неожиданно на помощь ему пришел человек, на правом виске которого мастер тату оставил несмываемую надпись: «Da bin ich zu Hause» («Здесь я дома»). Ее Сергей увидел, когда этот человек повернулся к нему боком, встав между ним и Французом, и что-то тихо сказал последнему.

– Так-так, – обронил тот с озабоченным видом. И тут же перешел на доверительный тон, обращаясь к островитянину: – Если ты тот, за кого тебя принял мой товарищ, то к тебе сейчас выстроится очередь – пожать руку.

– Меня зовут Сантос. Альваро Сантос, – повторил Сергей, вставая на ноги, невольно продемонстрировав свою наколку, а заодно свежие, казалось бы, кровоточащие шрамы. – А теперь, мать твою, когда мы познакомились, может, отвезешь меня к Муслиму? Если, конечно, он не умер.

– С чего бы ему умереть?

– Смотреть на тебя – смертельная скука.

Резиденция губернатора располагалась в двухэтажном здании, в самом сердце острова, спрятанная за стеной бамбука. В середине двора находился бассейн с пресной водой. Чуть поодаль – беседка, которая формой крыши и размерами больше напоминала шатер.

К резиденции Муслима Говоров подошел в сопровождении уже боевиков Муслима, вооруженных до зубов арабов. Здесь сила «Кохаб-эль-Шемали» демонстрировалась на каждом шагу. Даже на крыше здания, на шпиле которого колыхалось зелено-черное знамя с арабской вязью, Сергей увидел пару пулеметчиков.