Сергей Зверев - Холодная ярость

– А машина работает? Исправил?

– Садись, – коротко приказал Александр вместо ответа, и аэросани понеслись по льдам, мелькая за торосами и оставляя в воздухе черный дымный выхлоп…

– Вертолет… – почти шепотом произнесла одна из стюардесс, прислушиваясь к еще невнятному, далекому шуму винтокрылой машины. – Честное слово – это же вертолет!!! – крикнула она громче и вместе со своей напарницей, второй выжившей бортпроводницей выбежала из натопленной палатки. Девушки задрали головы вверх, пытаясь разглядеть винтокрылые машины, но хоть метель и прекратилась, облачность была еще довольно низкой, и, кроме серой дымки, на небе ничего видно не было. Однако шум двигателей с каждой минутой становился все отчетливее. Услышали его и многие из уцелевших пассажиров злополучного рейса. Они тоже стали выбираться из палаток, с тревожной надеждой поглядывая на небо и перебрасываясь скупыми репликами. Главным же словом, которое звучало среди людей наиболее часто, было: «Спасены…»

Американские солдаты попытались было вернуть людей в палатки, мотивируя это тем, что резкий перепад температур теплого воздуха внутри и холодного снаружи может очень негативно сказаться на ослабленном организме пострадавших, но даже доктор из числа пассажиров только сердито отмахнулся:

– Да идите вы к черту, – сказал он со слезами на глазах. – У людей сегодня второй день рождения. Не мешайте им наслаждаться жизнью.

Загнать обратно в палатки людей, столько переживших за каких-то полтора коротких суток, – было невозможно. Палатки покинули даже раненые. Люди так и стояли, глядя на небо, пока из дымки не вынырнула первая машина, за ней другая, третья…

Крики радости и восторга прокатились над ледяной пустыней. Люди стали обниматься и поздравлять друг друга, невзирая на чины и ранги, на бизнес-класс и места в хвосте…

Пока винтокрылые машины совершали заход на посадку, всеобщим голосованием было принято решение: каждый год в этот день все, кто сможет, должны собраться здесь, в Гренландии, как раз на полпути между Европой и Северной Америкой, чтобы отметить день своего чудесного спасения и помянуть тех, кто до него не дожил… В голосовании приняли участие все, даже арабский шейх, и приняли предложение единогласно.

– Если у кого не будет денег на поездку, – горячился мусульманин, – звоните мне, я все устрою! – Номер телефона, однако, он не давал. Наверное, от переизбытка чувств.

Вертолеты меж тем один за другим приземлились, подняв в воздух вихрь снежной пыли, и из них бойко, словно горошины из стручка, посыпались журналисты, стараясь первыми дорваться до добычи, нагло отталкивая медиков и спасателей. Защелкали вспышки фотокамер, зашелестела пленка диктофонов… «Что там было? Как ты спасся?» – каждый лез и приставал… Хамовато-настырная братия вела себя так, словно бегала среди кинодекораций, без спросу заглядывая в палатки, снимая на видео, выспрашивая чуть ли не интимные подробности, вроде: «А как вы тут обходились без туалетной бумаги?» и «Что вы почувствовали, когда горели?»

Вопросы словно цунами обрушились на порядком растерявшихся пассажиров. Самое интересное, что ответов, в общем-то, никто и не ожидал. Пресса работала по принципу: задал вопрос – не дожидайся ответа, задавай следующий. А потом мы «нарежем» нужных слов или в крайнем случае – сделаем закадровый комментарий. Главное – антураж. Окровавленные лица, переломанные кости, слезы ужаса и радости…

Ребята из СМИ доконали бы пострадавших окончательно, если бы вовремя не подоспели медики и спасатели. Последние вообще не церемонились с журналистской братией, чуть ли не пинками и зуботычинами разгоняя вертящихся под ногами корреспондентов.

Получив несколько раз по загривку, пресса поняла всю серьезность ситуации для себя и пассажиров и немного успокоилась, давая специалистам возможность работать беспрепятственно, и те наконец принялись исполнять свои прямые функции.

Беглый осмотр раненых и пострадавших был неутешителен: ко множественным переломам и ожогам добавились еще и обморожения. Врачи вообще удивлялись, как могли выжить многие из раненых, и действия медиков стали резче. Они и сами стали гонять чрезмерно надоедливых журналистов.

– У вас есть связь с военной базой? – обратился к одному из оставленных коммандос главный из медицинского персонала. – Нам понадобится еще по меньшей мере три-четыре вертолета, – пояснил он, – и срочно. Мы не сможем эвакуировать всех раненых. В таких условиях не сможем и организовать должную медицинскую помощь, а людей надо немедленно доставить в госпитали. Все намного серьезнее, чем я предполагал.

– Но я не могу просить, а тем более приказывать прислать вертолеты… – растерялся коммандос.

– Я сам буду разговаривать с вашим начальством, – в приказном тоне сообщил медик. – Вы только предоставьте мне связь. Мешкать нельзя. Прогноз по-прежнему неутешительный, и снегопад может начаться в любую минуту.

Спасатели между тем выносили тяжелораненых и осторожно укладывали их в вертолеты. К этому времени журналисты покончили с «ходячими» и, потеряв к ним всякий интерес, набросились на бесхозно лежащих в вертолетах тяжелораненых пассажиров.

– Вы же не морской пехотинец? – Молоденькая журналистка удивленно уставилась на Олега Петровича Коноваленко, старательно нацеливая на него объектив видеокамеры. – Вы откуда?

– Не надо меня снимать, – здоровой рукой капитан решительно отвернул камеру в сторону.

– Вы – русский?!! – удивленно произнесла девушка. – Я по акценту догадалась: вы – русский десантник!

– Русский десантник… Русский десантник… Русский десантник… – Слух мигом прошелестел среди братии из СМИ, и разношерстная толпа очертя голову рванула к вертолету со столь необычной находкой. Еще бы! Раненый русский десантник в Гренландии! Куда там с ним тягаться йети!

– Не надо меня снимать! – грозно выкрикнул Коноваленко, но это только подлило масла в огонь. Почему нельзя? Вы тут с секретной миссией? Где ваши напарники? Какова цель вашего прибытия в Гренландию? Вопросы сыпались, как из рога изобилия.

Понятное дело, что капитанская должность в российском подразделении элитного спецназа парашютистов – профессия не публичная. Даже наоборот. Это где-то сродни тому, что на экране телевизора показать разведчика и сообщить:

– Это – русский разведчик Иванов. Просим вас любить его и жаловать.

И как Олег Петрович ни отбивался, противостоять натиску вездесущих папарацци он не мог. Поэтому Коноваленко тихо и коротко выругался по-русски, закрыл глаза и поглубже надвинул на глаза белый капюшон маскировочного халата. Вопросы журналистов он игнорировал, на их приставания никак не отвечал, справедливо рассудив, что рано или поздно эта игра им надоест и они отстанут. Надо было только убедительно разыграть роль тяжелораненого.