Сергей Алексеев - Удар «Молнии»

— Не знаю, что сказать тебе, брат, — помолчав, вздохнул Грязев.

— Не знаешь — не говори! — отрезал «ковбой».

— Мой тебе совет — иди домой. Убьют — не станет у твоей матери ни мужа, ни сына.

— Отомщу, — уйду.

— Да убьют же тебя, дурак!

— Не убьют! — уверенно заявил он. — Бог за меня, чую, как оберегает. Столько раз смерть отводил…

— А как потом жить-то тебе? Он понял, о чем речь, встал, потоптался, снова искоса глянул на мертвого раба.

— Не знаю… Но в третий раз на Гудермес не пойду. Лучше на Москву. За эту войну еще надо отомстить. Только не знаю пока, кому именно. Конкретных имен не знаю. Но я обязательно узнаю!

Грязев бросил ему под ноги автомат, сел, обхватив голову руками, зажал уши — то ли в пространстве, то ли в нем самом что-то тоненько, с однообразным переливом, зазвенело — эдакий серебряный колокольчик, напоминающий жаворонка в весеннем небе. Только надсадно, навязчиво, как звенит при кессонной болезни…

Он больше никого не брал в плен, даже если была возможность и противник сам сдавался на милость победителя. Верить на этой войне оставалось только самому себе, ну еще, может быть, собственной удаче, которую он предчувствовал, как одинокий матерый волк, вышедший на охоту в нужное время и определенное место. Тем более, брать в плен Кастрата второй раз не имело никакого смысла, даже если бы он раскололся и выдал все свои московские и зарубежные связи. Глеб уже не нуждался в информации, поскольку не рассчитывал больше продолжать войну. Он успокаивал себя, что эти последние штрихи двухлетней битвы — не месть и не террор, а просто акты возмездия: всякий виновный обязан на себе испытать неотвратимость наказания. Последним из осужденных Головеровым оставался депутат Госдумы, после вывода войск не выезжавший из Чечни. Личный друг Диктатора, когда последнего настигло возмездие, внезапно пропал с экрана телевизора, где появлялся раза по три на дню, освящая своим словом самые разные события, и это его нелегальное положение говорило о многом. Например, о том, что через него осуществлялась прямая связь официальных властей в России с Диктатором — переговоры, консультации, взаимный обмен информацией.

И это все за спиной у воюющей армии…

Кастрата отстранили от «государственных» дел, дали временную отставку, посадили на скамейку запасных, и он, предоставленный самому себе, ринулся поправлять свои финансовые дела. Глеб выслеживал его около месяца, тщательно изучая маршруты движения. После того как авиация федеральных войск освободила небо над Чечней, Кастрат стал передвигаться чаще всего на собственном вертолете, купленном в Азербайджане. Вероятно, тоже предчувствовал свою смерть на дорогах, исходящую от ловца.

Первое покушение не удалось: Головеров выпустил по вертолету две гранаты, но сбить машину на приличной высоте не удалось, не хватило дальности полета снарядов. После этого Кастрат стал осторожнее и ниже километра не летал. Требовалось подходящее оружие — «стингер» или отечественная «стрела» на худой случай, а их было не так-то просто раздобыть. Кастрат базировался в Бамуте, по крайней мере две последних недели взлетал только оттуда, однако в любой момент мог перебраться куда угодно, и снова потребуется месяц на розыски его логова.

Выход подвернулся неожиданный — вот она, удача! После ухода войск Чечня лихорадочно формировала войска и вооружалась, в том числе и противовоздушными системами. Из-за рубежа через Азербайджан шел если не поток, то мощный ручей самого разного оружия, и Глеб без всякой подготовки вышел на большую дорогу, как простой разбойник. Потом он никак не мог объяснить себе, чем ему приглянулся этот грузовик, шедший по ночной дороге в сопровождении легковой машины. Не такая и легкая добыча — человек пять охраны…

Головеров сначала осадил легковушку, — стрелял под переднее колесо, но так, чтобы не повредить резины. Тяжелая пуля из «винтореза» ударила по месту — двигатель заклинило, машину начало бросать по дороге, а грузовик тем временем проскочил вперед метров на семь-десят и остановился. Водитель легковой справился с управлением, затормозил, и трое, выскочив из кабины, сунулись под капот. Глеб уже был возле грузовика, лежал в кювете, поджидая, когда спешатся его пассажиры, а их было двое. Один вылез, пошел узнать, в чем дело, и едва удалился на приличное расстояние, Головеров вплотную приблизился к КАМАЗу, в упор застрелил второго и мгновенно заскочил в кабину, приставил пистолет к толстому брюху водителя.

— Трогай! За скорость плачу особо.

Водитель был в шоке, поскольку выстрела не слышал — пистолет с глушителем да и двигатель работал, — но у охранника рядом снесло полчерепа, обрызгав его мозгами и кровью. Пришлось приводить водителя в чувство выстрелом возле самого уха. Машина отъехала метров на сто пятьдесят, когда сзади застучала очередь. Глеб на ходу выбросил убитого и выключил фары с габаритными огнями.

— Привыкай ездить в темноте.

Этот толстяк за баранкой не знал, что везет, или делал вид, что не знает. Пытать его не было никакой охоты. Головеров, путая следы по многочисленным проселкам и полевым дорогам, надежно ушел от всякого преследования, забрался в крытый кузов и сам проверил груз. Можно сказать, драгоценный — шесть упакованных в ящики «стингеров»…

Но потом последовала целая серия неудач: Кастрат из своего логова несколько дней не высовывал носа — принимал гостей, если судить по радиоперехвату. Затем выехал все-таки, но с такой кавалькадой и охраной, что Глеб понял: наказать депутата можно, только потом ног не унести. А он не был фанатом, чтобы отдавать жизнь за какого-то паршивого, с бабьим голосом, человечка…

И наконец, у Кастрата что-то случилось с личным вертолетом: то ли поставили на регламентное техобслуживание, то ли привезли некачественное топливо.

Но зато в удачный день, который Глеб почуял с момента, когда проснулся от холода в норе, устроенной среди камней, приговоренный к неотвратимому наказанию депутат выехал из Бамута налегке, в сопровождений всего одной машины с охраной. Глеб вышел на дорогу за полтора часа, отыскал удобную позицию и стал слушать эфир. Расслабленные после ухода войск бандиты чувствовали себя еще вольготно и слишком много болтали, особенно на блок-постах — играли в государственный подход ко всякому делу.

В эфире Кастрата называли всяко — Посол, Картавый, Боров, Груз, Двенадцать или откровенно — Депутат…

Глеб отстрелялся за полминуты. И когда обе машины пылали вместе с асфальтом — гранатометов не было, вершить возмездие пришлось «шмелями» — из задней машины все-таки выскочил один факел, покатился по обочине. Головеров вначале пришил его короткой очередью и лишь после того удостоверился, тот ли испытал неотвратимость наказания, хотя ни секунды не сомневался.