Сергей Дышев - Куплю чужое лицо

– Пошли посмотрим! – оживился Лао.

От такого неожиданного сюрприза он вспотел еще сильнее. Похоже, ему было совершенно наплевать, что у Марии могут быть серьезные неприятности от такого экспромта в местах, не выделенных для оголения телес.

Похоже, это ему было на руку.

– Мы отсюда посмотрим.

Мария не шутила – направилась к сцене подчеркнуто решительным шагом, выдающим нетрезвого человека.

Я вскочил.

– Черт побери, ее надо остановить!

Лао ухватил меня за руку:

– Тебе это надо, дурачок?

– Ее арестуют за нарушение вашей дурацкой нравственности.

Музыканты особо не отреагировали. Решили, что девушка надумала насладить присутствующих своей песенкой. Но когда в зал лихо улетела алая безрукавочка с белой каемочкой, в ее намерениях уже никто не сомневался.

Меня опередил Стецько, который, надо отдать ему должное, не спускал с землячки глаз. Но он даже не подозревал, что Мария решила «отдаться» сразу всей танцплощадке.

Под одобрительные возгласы публики (вот и мужской стриптиз подоспел!) Стецько, громко топая кроссовками по лестнице, взбежал на сцену.

– Нэ трэба, Марийко, нэ трэба! – стал он умолять ее, решительно пресекая попытки стянуть юбочку.

Под напором силищи она быстро сдалась и покорно опустила обессилевшие руки. Но вдруг (коварная мерзавка!), присев, резко сдернула у кавалера шорты. Хорошо, трусы удержались.

Народ повалился от хохота и от того, что случилась известная ситуация в хороводе, когда кто-то тормознул, раскрыв рот на зрелище.

Марийка схлопотала заслуженную оплеуху, в ответ Стецько профессионально получил молниеносную зуботычину. На этом и закончилось. Стецько утащил кралю со сцены буквально под мышкой. Вслед за ними бежал мужчина, который, как флагом, размахивал Марийкиной безрукавкой.

…Что было дальше, трудно поддавалось определению. Бал Сатаны, пир Валтасара, безумие праздности.

Но тогда все воспринималось как пребывание в раю на самом пике вожделения, соблазна, страсти, как доступный и разрешенный сладчайший грех.

В конце концов случилось то, что должно было случиться. Кто-то в вихре танца задел тянущийся к розетке провод, елка обесточилась, остались гореть лишь тусклые светильники. Потом в темноте кто-то споткнулся и повалился прямо на елку, за ним, по принципу домино, другой, третий… И пятиметровое рождественское сооружение вместе со всеми украшениями рухнуло прямо на толпу. Визг, крики, ругань на всех языках мира на какое-то время даже заглушили музыку. К счастью, никто особо не пострадал. Три или четыре человека, попавшие под химическую елку, выкарабкались самостоятельно. Кому-то искусственной хвоей поцарапало лицо, кому-то руку. Чью-то лысину уберег от ссадин рождественский колпак.

Конечно, все можно было объяснить неосторожностью, досадным следствием «несоблюдения техники безопасности». Но уцелевшие, вспоминая этот инцидент, возможно, даже на первый взгляд комичное происшествие, позднее признавали, что он явился предвестником беды. Но в тот момент ни провидцы, ни прорицатели, ни те, кто кичился способностями предчувствовать, не увидели грозного предупреждения, знака беды.

А тогда… Тогда дружными усилиями водворили елку в угол, там, где она и стояла; и праздник продолжился. После падения символа Рождества тут же ушли пожилые и респектабельные. Оркестранты перешли на медленные и спокойные мелодии. Танцующих сразу поубавилось. Впрочем, танцами это можно было назвать с большой оглядкой: в том смысле, что пары глядели не друг на друга, а все оглядывались на плохо укрепленную на подставке елку…

Мы договорились с Лао встретиться за чашкой кофе в 8.30 утра на открытой террасе второго этажа.

…Остаток ночи я предложил Паттайе провести на набережной.

– Мне страшно, Володя, – сказала она, когда мы остались наедине. – Не верь этому человеку.

– Я не верю этому человеку. Если бы он хотел меня ликвидировать, он давно бы это сделал. На этот раз он хочет использовать меня по-крупному, с дальним прицелом. И давай оставим этот разговор…

Прибой тихо шелестел, окатывая мельчайший коралловый песок. Подумалось, что на Черном море, особенно там, где берег усыпан галькой, волны создают гораздо больше шума. А здесь, на райских берегах, все до мельчайших деталей продумано природой для безмятежного существования.

Неожиданно за кронами деревьев на лужайке мы увидели слона.

– Смотри, как здорово придумали! – не удержался я от детского восторга.

Слон, точнее, его скульптура в полный рост была искусно выстрижена из лиан, по виду напоминавших плющ.

– Это новая мода, – пояснила Паттайя. – Пожалуй, лианы – это последнее, из чего только не создавали изображение слона.

Рядом стояли еще два слоника из листьев, размером поменьше.

– Тайцы – трудолюбивый народ, – похвалил я.

– И талантливый. Только вы, европейцы, не всегда хотите это признавать.

– Самая талантливая для меня – это ты!

…Мы рухнули в постель, когда уже начало светать.

Я чуть не проспал встречу. Паттайя лежала рядом, свернувшись клубочком, как котенок. Простыня сползла, обнажив смуглое бедро и грудь. Я обнял ее, подумав, что вот это и есть счастье, когда рядом с тобой есть маленький преданный человечек. Паттайя, не просыпаясь, прильнула ко мне. Я тихо встал, быстро сполоснулся в ванной и направился к «друзьям».

На террасе, кроме скучающих за столиком Лао и Шамиля, никого не было. Народ ринулся на пляжи.

Шамиль сидел ко мне спиной. Мне вдруг захотелось проверить его реакцию.

– Сержант Раззаев! – рявкнул я по старинке. – Смирно!

И Шома вскочил как ужаленный! Потому что голос первого командира, сколько бы лет ни прошло, въедается до мозга костей и срабатывает, как рефлекс.

Поняв, что оконфузился, он рухнул на стул и разразился безадресной бранью. Лао корчился от смеха. Успокоившись, он произнес:

– Значит, ты был у него командиром? Может быть, и сейчас станешь… Не против?

Я промолчал.

Шома тоже молча проглотил выпад Лао. Видно, «акции» его пошли на понижение.

– Ты обещал показать мне документы, – напомнил я.

– Они там, – ткнул пальцем Лао в узкий изящный кейс, стоявший под столом.

– Я горю от нетерпения…

Лао положил кейс на столик, крутанув колесиками замков, набрал шифр, открыл и извлек черную кожаную папку. Неторопливо, оценивая сладость момента, потянул замочек-«молнию», будто платье расстегивал на красотке. И уже из папки вытащил запечатанные в целлулоид бумаги.

Первым на обозрение (так и хотелось сказать – «на аукцион») был выставлен тот самый краеугольный, судьбоносный, роковой, фатальный – и жизнеутверждающий для меня сейчас документ Министерства внутренних дел России под грифом «Секретно». Моя фотографическая память запечатлела его вплоть до запятой. Это было распоряжение о применении мер государственной защиты. То самое, сомнений не оставалось…