Андрей Воронин - Комбат. Восемь жизней

— Пойдем, Петя, поможешь. Мама больна и сильно замерзла. Ее надо согреть в горячей воде. Будешь подавать полотенца…

Малыш нахохлился, взглянул исподлобья. Ему не хотелось снова видеть голую маму рядом с чужим дядей. Обеими руками вцепился он в сырую простыню, и слезы горохом посыпались из детских глаз.

— Погоди, Боря, дай я попробую. Он ведь не говорит — разучился. — Подберезский склонился над Петей, обхватив своими огромными ладонями его худенькие плечи.

— Ты не бойся, Петруха. Никто твою маму не обидит. А согреть ее нужно. Смотри — и руки у нее ледяные, и ноги. Промокла! Дядя Борис на лодке ее привез — там ни стенок, ни крыши… Саша с Мишей уже под горячим душем попарились, и маме нужно. Соглашайся…

Петя продолжал всхлипывать, а драгоценные минуты Алениного здоровья уплывали в пустоту.

— Да, нелегко с детишками, — вздохнул Комбат. Он отодвинул Андрюху, заняв место рядом с Петей.

— Вспоминай, Петр, — негромко произнес он. — Ты болел, кашлял — кто тебя купал? То-то же — мама. А сейчас она болеет… Дядя Мухин густую пену взбил — стесняться нечего. Никто, кроме нас с тобой, ничего не увидит. Помогай, а я вместо врача буду. Врачам на раздетых больных смотреть не запрещается, тебе папа наверняка про это говорил.

Не дожидаясь согласия, Комбат, подхватив Алену на руки, двинулся к ванной комнате. Петя, держа в руке холодный сырой конец простыни, засеменил следом, как маленький конвоир.

— Вот задачка городскому парню, — грустно изрек Мухин, разливая коньяк по бокалам. — Нас скопом батяня с маманей парили, и сами при этом когда обвяжутся простыней, а когда и нет. Что за беда — в бане голяком пройтись? Родные родных не стыдились.

Миша с Сашей слушали и задумчиво переглядывались — оба они узнали маленького путешественника, весело щебетавшего всего несколько дней назад. Теперь это испуганный, мучительно молчащий мальчик, пытающийся защитить больную маму. Он стал для них своеобразной точкой отсчета для новых событий.

Джакузи бурлило миллионами пузырьков. Петя вопросительно уставился на Рублева, обещавшего мыльную пену. Тот, сняв с изящной полки первый попавшийся флакон, выдавил в воду пару желеобразных капель. Помещение заполнилось приятным ароматом, а шапка пены сразу выросла в Петин рост.

Осторожно уложив Алену на банкетку, Рублев распеленал ее из соленой, пахнущей морем ткани. Подозвал мальчика и велел развязывать тесемки пеньюара. Петя попытался — запутался. Тогда, прислонив учительницу спиной к стенке, он приказал сыну придерживать ее, чтобы не упала. Сам, ловко развязывая или просто разрывая мокрые шелковые ленты, быстро освободил женщину сначала от одного, потом от другого одеяния. На исхудавшем донельзя теле остались лишь розовые кружевные трусики.

— Я возьму ее на руки, приподниму — ты снимешь последнее. В одежде не купаются.

Тон был приказным, и Петя быстро справился с заданием.

— И сам штаны и майку долой, трусишки можешь оставить. Залезешь в воду и будешь придерживать свою маму. А я здесь рядом посижу. Потом достанем ее, в теплую простыню завернем, отнесем в постель. Оденем. Попробуем покормить. Договорились?

Петя уже не боялся и не смущался. Он сидел в бурлящей воде на специальной ступеньке, крепко обняв худые мамины плечи. Дядя Борис, стоя снаружи на коленях, мягкой губкой водил по ее плечам, щекам, придерживал запрокидывающуюся голову.

— Вы слышите меня, Алена? Хотя бы кивните или моргните… Вы в безопасности, сын возле вас.

Женщина не реагировала.

Петя вопрошающе заглядывал маме в лицо, хлопал по щекам ладошкой. Сначала легонько, ласково, потом сильнее, злее. Неожиданно он впился зубами в скользкое мокрое плечо. И она открыла глаза.

Комбат опешил, он не ожидал подобной выходки. Но, поймав Аленин взгляд, понял, что безумие стекает с ее измученной физиономии вместе с каплями воды. Оно смешивается с тонкой струйкой крови, выбивающейся из-под Петькиной ладошки, и пропадает в мыльной пене. А мальчишка, испугавшийся отчаянного поступка, прикрывает рукой отметины собственных зубов на маминой коже.

— Я вас помню. Вы — Борис, — голос Алены был еще слабым. — Петенька, сынок, ты простил меня?

Казалось, после этих слов мышцы ее наполнились силой: получилось выпрямить спину, повернуть голову в сторону мальчика.

У Комбата защипало в глазах, когда Петя попытался сказать ей такое важное для обоих «да». Он изо всех сил шевелил губами, напоминая задыхающуюся рыбку, цеплялся за Аленины плечи, заглядывал в глаза. Голоса не было, и мальчик, боясь, что мама не поверит, кивал мокрой головой снова и снова.

— Я вижу, вам лучше, — Рублев осмелился вмешаться, боясь рецидива. — Сейчас мы с Петром поможем вам выйти из воды, вытереться, одеться. И потом я отнесу вас в постель. Надо будет поесть и попробовать встать.

Алена протянула к нему тоненькие руки. Как ребенка, взяв под мышки, Борис вынул ее из ванны и поставил на пушистый коврик. Петя, выпрыгнув вслед, сорвал с крюка большое полотенце и обернул мамину тонкую талию, словно юбкой. Опираясь на крепкие плечи дяди Бориса, она даже могла стоять, пока сын осторожно пропитывал капли воды на ее теле полотенцем поменьше. Потом совсем как взрослый запахнул на маме подготовленный Мухиным халат. Присев на корточки, лично надел на ее узкие ступни теплые махровые носки.

— Несите, готова! — Рублеву показалось, что он прочитал эти слова по губам мальчика.

— Догоняй, молодчина! — широко улыбнулся в ответ Комбат, глядя, как Петька вытирается сам. — Сухие трусишки Мухин сейчас передаст, подожди. Я ему скажу.

Придя в себя, Иван набрал телефонный номер оставшегося в его любовном бунгало доктора. Тот не ответил — это было недобрым знаком. Кто-то умный и сильный вышел на тропу войны и пока выигрывает.

— Вы на машине? — Иван на ходу переодевался, звонил по телефону, отдавал распоряжения Витиной прислуге.

— Само собой, — вице-мэр уже забыл, когда он последний раз ходил пешком или пользовался общественным транспортом.

— Едем, — Волошко решил немедленно проверить, почему молчит Виталий Юрьевич. Страх, что раскроется история с Аленой Зерновой, был гораздо сильнее, чем боязнь за жизнь второй супруги.

Шофер господина Апанасенкова напоминал ожившее каменное изваяние, которое уже шевелится, но еще не умеет ни думать, ни высказываться. Безмолвной индифферентной грудой мышц он возвышался над рулем служебного «мерседеса» и послушно выполнял приказания начальника. Первым по счету пунктом, куда надлежало доставить важных пассажиров, явилась личная дача Ивана Волошко.

Уже в пути выяснилось, за кем числится сфотографированный «жигуленок». Чуть позже сообщили, что все трое, найденные в машине Ильи Ломейко, серьезных повреждений не имеют, но находятся в городском реабилитационном центре. О странных показаниях и разъяснениях, сделанных лейтенантом специальной службы безопасности, Владлен Львович пока предпочел умолчать.