Андрей Воронин - Спецназовец. Власть закона

— Да, — облизав сухим языком сухие губы, тихо произнес доктор Селиверстов. Желание огрызаться, гордо вздергивать подбородок и вообще держать хорошую мину при плохой игре как-то незаметно улетучилось. Теперь он был само послушание и, если бы серый противогаз предложил ему на прощанье облизать свои ботинки, наверное, сделал бы это, даже не поморщившись.

— Хорошо. Тогда можете быть свободны… пока.

Предложения лизать ботинки, слава богу, не последовало. Петр Вениаминович двинулся было к выходу, но тут выяснилось, что разрешение быть свободным он понял слишком буквально. Охранники синхронно шагнули ему наперерез; тот, что был в зеленом противогазе, ловко набросил на голову робко сопротивляющемуся доктору Селиверстову какой-то мешок, а тот, что в черном, не менее ловко прямо через рукав воткнул ему в бицепс иглу одноразового шприца. Петр Вениаминович дернулся, как ужаленная слепнем лошадь, но сразу же обмяк и наверняка упал бы на пол, если бы охранники не поддержали его, подхватив под руки.

— Уф! — с облегчением содрав противогаз, выдохнул красный, разопревший Швырев. — И кто его только выдумал, этот контрацептив? Давайте шевелите поршнями. Чтоб через полтора часа вернулись, как штык, — одна нога там, другая здесь!

— Может, его где-нибудь по дороге… того? — предложил седой охранник, одной рукой поддерживая обмякшее тело хирурга, а в другой держа только что снятый противогаз зеленого цвета. — Оно и быстрее, и надежнее…

— И бабки можно прикарманить, — саркастически закончил смысловой ряд Швырев. — Отставить! Ты что, приказы хозяина вздумал обсуждать? Доставите целым и невредимым, ясно? Это ж не бомжара, а модный пластический хирург. Его грохнуть — шума потом не оберешься, а зачем хозяину этот геморрой? Так что давайте без самодеятельности. И учтите: узнаю, что хотя бы рубль слямзили — семь шкур спущу и голыми в Африку пущу!

Придя в себя, доктор Селиверстов обнаружил, что сидит за рулем своей машины. Снаружи уже стемнело; какое-то время он никак не мог понять, куда его занесло, но потом увидел наискосок через улицу вывеску знакомого кафе, где иногда перекусывал в свободное от приема клиентов, операций и обходов время, и сообразил, что находится в тихом переулке в двух кварталах от клиники.

Во рту было сухо, голова раскалывалась. Грязный подвал, чернокожий пациент и резиновые хари, замещавшие ассистентов во время операции, вспоминались смутно, как дурной сон. Машинально запустив руку за пазуху, Петр Вениаминович ощупал внутренний карман. Полученная от человека в сером противогазе пачка никуда не делась. На ощупь в ней было тысяч сто; это, конечно, были не доллары, а всего лишь рубли, но все равно, если забыть о неприятных подробностях, приработок получился неплохой. «Интересно, за что мне все-таки заплатили?» — подумал он, но тут же прогнал неуместный вопрос, тем более что на самом деле это было ему ничуточки не интересно.

Часы на приборной панели показывали без четверти десять. Доктор Селиверстов охнул, запустил двигатель и поехал домой. Выражаясь обтекаемо и тактично, его жену можно было назвать ревнивой, но Петр Вениаминович изучил ее уже достаточно хорошо, чтобы точно знать: любовь и ревность тут ни при чем, она просто сварлива и ни за что не упустит повода поскандалить. Это свойство горячо любимой супруги неизменно служило для него источником неприятнейших переживаний, но сегодня оно было доктору Селиверстову даже на руку: занятый выдумыванием правдоподобных причин своего опоздания, он почти забыл о жутковатых событиях этого вечера.

Деревня и то, что в ней происходило, могли послужить неплохой иллюстрацией к докладу на тему «Что такое демократия Верхней Бурунды и с чем ее едят». Здесь была настоящая африканская глубинка, сохранившая тысячелетний уклад и не получившая от современной цивилизации ничего, кроме самых серьезных проблем и неприятностей. Крытые почерневшим тростником круглые глинобитные хижины издалека немного смахивали на колонию поганок. Одна из них уже догорела, рассыпавшись по утоптанной глине неровным кругом курящихся серым дымом углей и головешек, посреди которого гнилым зубом торчали закопченные остатки обвалившихся стен, другая готова была догореть. В деревне стоял адский гвалт; кричали все — налетчики в пятнистой униформе, женщины, дети, старики, взрослые мужчины; мечущиеся в хлипких загонах тощие козы вносили в эту какофонию свою лепту. Время от времени слышались выстрелы; стреляли в основном в воздух, но Юрий даже издалека разглядел в красной пыли три или четыре черных тела. Люди были одеты только в набедренные повязки, из чего следовало, что к так называемой армии Верхней Бурунды они не имеют никакого отношения — при жизни не имели, а уж теперь не имеют и подавно.

На этот раз бравое верхнебурундийское воинство занималось делом чуточку более осмысленным, чем резня в прибрежной миссии: оно грабило, пополняя запасы продовольствия. Чувствуя себя в полной безопасности вдали от условной линии фронта, чернокожие фуражиры не посчитали нужным выставить дозор — вернее сказать, оставить кого-нибудь на стреме. Воспользовавшись этой оплошностью, Юрий и Роман Данилович сумели незамеченными подобраться к самой околице.

Поначалу они двигались, сохраняя прямой визуальный контакт. Даша кралась сзади, метрах в двадцати, очень стараясь не шуметь. Получалось это у нее лишь отчасти, но даже если бы она топотала, как стадо слонов, в деревне ее все равно бы никто не услышал. Достигнув кустов, от которых до ближайшей хижины было не больше пятнадцати метров, Ти-Рекс обернулся к Юрию и принялся с привычной быстротой сигнализировать пальцами левой руки, подавая понятные каждому профессиональному солдату условные знаки: ты слева, я справа, твои с твоей стороны, мои — с моей, огонь на собственное усмотрение… Якушеву стало интересно, каким манером он собирается командовать Дашей, но у Данилыча и тут все было продумано и предусмотрено: обернувшись назад, тот отыскал взглядом жену и не мудрствуя лукаво погрозил ей кулаком. Не уловить смысл этого универсального жеста было трудно, если вообще возможно, и, оглянувшись, Юрий с удовлетворением убедился, что с соображаловкой у Дарьи Алексеевны полный порядок: у него на глазах она тихо присела и скрылась из вида за каким-то колючим кустиком. Убедившись, что с ней все нормально, Быков махнул рукой и первым перебежал отделявшее его от стены хижины открытое пространство.

Происходивший в деревне грабеж был поставлен на широкую ногу. На площади под многовековым, наполовину засохшим общинным деревом стоял армейский грузовик с кузовом, затянутым брезентовым тентом. На дверце, заметная даже издалека, красовалась пестрая, как парадные платья кенийских женщин, эмблема, в центре которой Юрий разглядел черный силуэт АК-47. Грузовик — это было хорошо, потому что Юрию уже поднадоело слоняться по жаре в пешем строю, и в то же время плохо, потому что лагерь, из которого он прикатил, мог располагаться как в десятке, так и в паре сотен километров от деревни.