Андрей Воронин - Комбат. Краткий миг покоя

Хозяйский автомобиль он узнал сразу. Спокойно, не изображая низкопоклонничества, он подошел. И тут удивился в первый раз. Потому что Иван был не с Юрием Павловичем, а с каким-то здоровенным усатым мужиком в черной полувоенной форме и с весьма помятой физиономией. Решив, что Романов куда-то отошел, ингуш степенно поздоровался с Болеславским, а когда протянул руку незнакомцу, она повисла в воздухе. Ингуш удивился второй раз. Убрал ладонь и спросил:

— А босс где?

Ответил не Иван, а тот самый мужик:

— Открой багажник.

Тимур открыл и остолбенел. А когда у него появились силы на то, чтобы снова пошевелиться, мужик в черном стоял рядом. И глаза у него были такие, что Тимур пожалел о переезде в Россию.

— Ты их убил, — не спросил, а констатировал мужик.

Тимур не спрашивал кого — все было и так ясно. Вообще все встало на места. Кажется, босс попробовал раскусить такой орех, который оказался ему не по зубам. Результат? Он лежит в багажнике, скрученный портьерным шнуром, а тип с оловянными глазами безжалостного мстителя сейчас порежет его, Тимура, на ремни.

Впрочем, кто сказал, что Тимур не сможет за себя постоять?

Ингуш попятился.

Мужик подошел ближе и все так же бесцветно сказал:

— Ты убил мою жену и детей. Понимаешь?

— Понимаю. Но я не дам тебе просто так перерезать мне горло, — ответил Тимур.

— Я не собираюсь у тебя ничего спрашивать, — сказал этот страшный человек. И стал медленно наступать.

Тимур вытащил нож — складной, прямого выброса. Тюремная работа, но не халтура, а под заказ. За эту штуку он выложил исполнителю пятьдесят килограммов продуктов, а тому менту, который помогал пронести материал и потом вынес готовое изделие, пришлось заплатить еще сорок баксов. Но честное слово, такой нож стоил гораздо больше.

— Ну, давай попробуй меня зарезать!

Стресс меняет человека. Русский язык спокойного Тимура всегда был безупречен. Но сейчас в его речи прорезались отчетливые гортанные нотки, характерные для жителей Кавказа.

— Меня зовут Борис Рублев, — медленно говорил противник Тимура, кружа рядом с ним. — И я — твой кровник.

Он вытащил свой нож. Тоже складной, тактический. Открыл его легким движением руки. И Тимур как-то сразу понял, что противник ему попался очень серьезный. А может, чего греха таить, и непосильный. Мелькнула шальная мыслишка — нырнуть в темноту и свалить. Он знает здесь все, так что убежать сможет.

И тут же Тимур стал противен себе.

Борис поигрывал ножом. Точнее, не поигрывал — лезвие жило в его руке самостоятельной жизнью, порхая и переливаясь в свете фар. Наверное, если бы на Земле водились смертельно опасные бабочки, они могли бы выглядеть именно так.

Тимур сделал выпад — осторожный, разведочный. Но для непосвященного глаза, например, для Болеславского, эта атака выглядела смертоносной. Иван невольно затаил дыхание, ожидая, что Борис сейчас упадет с перерубленным горлом. Но тот, вопреки всем законам здравого смысла, уклонился и ответил так, что Тимуру пришлось прыгать очень далеко.

Да, противник действительно попался аховый! Тимур снова подумал, что не мешало бы сбежать. Потом он понял: ничего не выйдет. Этот противник — не тот, который может позволить жертве спастись бегством.

Сознание того, что сейчас не он выбирает время и способ смерти, а кто-то уже все решил за него, давило Тимура все сильнее. И замечательный бритвенно-острый нож становился тяжелым, как свинцовая чушка, и не давал руке успеть за выпадом.

Исход был ясен. И когда Тимур получил укол в район ключицы, Болеславский только и смог, что с облегчением вздохнуть он очень не хотел еще одной неторопливой и холодной экзекуции. А здесь — уже все кончено. Или не все?

Тимур упал на колени и выронил нож. Рана была смертельной — он это чувствовал. Но жизнь не выплеснулась из него волной, а вытекала тоненьким ручейком. Борис подошел ближе и спросил:

— Где тела моей семьи?

Тимур ответил:

— Пройди по дорожке туда, откуда я пришел. Там увидишь — свет горит. Найдешь…

Он лег лицом вниз и, судя по звукам, заплакал. Борис вытер лезвие о куртку, сложил нож и повесил его на пояс.

— Ты тут раньше бывал? — спросил он у Болеславского.

— Да, но только днем.

— Пойдем, проводишь.

К удивлению Болеславского, у него прекрасно получилась роль проводника по территории. То ли экстремальная ситуация сыграла свою роль, то ли планировка завода была проще, чем ему казалось. В итоге они нашли нужное здание, а вскоре Борис оказался на пороге комнаты, где лежали тела его родных.

Он плакал, как могут плакать только здоровые и крепкие мужики с железными нервами. Так, что от каждого его рыдания, казалось, рухнет потолок этого грязного, раздолбанного сооружения. Иван стоял за дверью, слушал, и ему казалось, что время остановилось. Или, что еще вероятнее, Борис все-таки убил его, и теперь он в каком-то особо изощренном круге ада принимает свою порцию вечных мук.

Но и вечность имеет свойство заканчиваться. Борис появился на пороге комнатки. Жестом поманил за собой Ивана.

Дальнейшие полчаса стали новым испытанием для Болеславского. Они вдвоем с Борисом убирали труп Тимура — сбрасывали в канализационный колодец на заднем дворе.

А потом Комбат вытащил еще живого Романова. И уже один оттащил туда же. Сбросил вниз и, не обращая внимания на жалобные стоны, закрыл тяжелую железную крышку. Звуки почти пропали, оставшись где-то на краю слуховой картины мира. Не исключено, что остались навсегда и будут сопровождать Комбата до конца его дней…

Он вернулся к машине, где нервно курил Болеславский.

— Отвези меня на вокзал, — попросил Борис.

— Могу и в Тулу.

— Нет, не надо. Давай просто на вокзал. Ты извини, но как-то не улыбается мне с тобой еще два часа ехать.

— Я понимаю, — вздохнул Иван, заводя мотор.

Понемногу занималось утро, так что ждать электрички Рублеву долго не пришлось. Потом он трясся в вагоне и глядел в окно, стараясь не думать о том, что ему еще предстоит.

Тула встречала его резким ветром и нависающими над путями тучами. С потерей родных потерялся и этот город, стал просто еще одним перевалочным пунктом. Комбат вышел на привокзальную площадь, купил в киоске пачку сигарет — старая закончилась. Осмотрелся было в поисках такси, но потом махнул рукой и пошел пешком, сознательно избегая того маршрута, которым ходили раньше они с Татьяной.

И вот он стоит перед зданием, которое еще позавчера было его домом. И что он чувствует, чем кажется этот дом? А дом нахмурился и очень похож на громадную черепаху, при виде чужака отползающую под непробиваемый панцирь.

Борис наклонил голову, будто опасаясь стукнуться о притолоку, и вошел в подъезд. Поднялся к себе, открыл двери, зашел в квартиру и остановился в прихожей, не имея сил сделать хотя бы один шаг дальше. Он стоял, зажмурившись и убеждая себя, что зайти надо, что надо позвонить в милицию, заявить о пропаже домочадцев… Он еще не понимал, как именно это объяснить, и предполагал, что могут быть неприятности. Но пока надо просто зайти в квартиру. А ноги упорно отказывались.