Александр Харламов - Литерный особой важности

Ноги идти отказывались, слегка подрагивая, но я упрямо шагал вниз к нему, огибая особенно колючий кустарник. Правая ступня на крутом склоне поехала под осыпающимся щебнем. Я забалансировал, как канатоходец при исполнении смертельного опасного номера, успев прочитать крайнее отчаяние в глазах чеченца.

– Стоять! Стоять где стоишь?– прокричал он отчаянно, выставляя далеко перед собой руку с гранатой.

– Спокойно…Спокойно…– проговорил я тихим голосом, искренне надеясь, что он звучит уверенно и мирно. Рубашка под разгрузкой взмокла, прилипнув к телу, неприятно холодя между лопаток. Я обливался ледяным потом, чувствуя, что боюсь, боюсь умереть, погибнуть, как тогда в Грузии, когда казалось, что надежды на спасение уже нет, что тебя бросили, оставили, предали, как ненужную, отслужившую свой срок вещь. А что там? Взрыв…Яркий всплеск и темнота? Или тоннель, о котором так любят болтать священники?

– Я капитан Вишневский,– ноги наконец ступили на топкую почву берега реки, у которого замер чеченец с гранатой,– поверь, выхода нет…Тебе отсюда не уйти! Лучше сдаться!

– И гнить в камере всю свою оставшуюся жизнь?– выкрикнул, истерично щерясь, бородач.– Чеченец никогда не будет жить запертым в клетке! Мы – свободный народ! Нас в кандалы не закуешь! Я лучше уйду красиво к Аллаху, прихватив с собой пару неверных…

– И тогда тебя будут ждать там гурии, сладости и беззаботная жизнь?– улыбнулся я, шаг за шагом, приближаясь к нему, стараясь заболтать. На мое движение он не среагировал, наблюдая внимательно за моими поднятыми вверх руками. Это новое, молодое поколение, выросшее в горной республике войну застало постольку поскольку, это старых волчар почти невозможно было провести. А этот бородач, наверное, даже университет закончил. Только забили ему голову всякой ваххабитской ерундой агитаторы всякие. Жалко было паренька, но себя и еще сильнее…

– Аллах все видит!

– Безусловно…– согласился я, искренне надеясь, что Кобелев не подведет, что как в старые добрые времена подстрахует, поняв мой замысел.

– Стоять!– между нами оставалось почти два метра, когда парень спохватился, что я почти вышел на позицию броска. Я уже легко мог разглядеть побелевшие от напряжения пальцы, сжимающие гранату, ее холодную ребристую поверхность, в доли секунды разлетающуюся на множество осколков, один из которых обязательно попадет в меня. Какой из них это будет? Вот это с облупившейся краской? Или выше него с маленьким сколом? Черт…Надо было бы одеть бронник…Спасает ли он при взрыве гранаты? Господи, какие глупости лезут в голову…

– Стоять! Иначе я бросаю гранату!– заревел отчаянно чеченец, как в замедленной съемке отпуская по одному пальцы.

– Да, бросай!– махнул я рукой, внутренне сходя с ума от страха, как и любой другой живой человек на моем месте, будь он хоть тысячу раз герой.– Валентин успеет ее подхватить! Валик, давай!– я посмотрел чеченцу за спину, будто там кто-то действительно был. Сердце ухнуло и будто бы совсем остановилось. Время стало липким и густым, словно трясина. Секунды стали минутами, оглушая звенящей тишиной…

Чеченец повелся на эту старую, как мир шутку, как младенец. Наверное, у меня получилось отменно сыграть с испуга, потому что он стал разворачиваться всем телом назад в поисках неизвестного Валентина, подкравшегося к нему со спину. Всего на мгновение, на половинку секунды он потерял меня из вида, дав возможность провести бросок, одновременно с которым прозвучал трескучий, неожиданно громкий выстрел из кобелевского «Вала». Я еще летел вперед, понимая, что не успею, а тело чеченца с пулевым отверстием в голове стало заваливаться назад. Рука с гранатой полетела безжизненной плетью вниз. Щелчок…Я видел, запал так близко, словно тот был под микроскопом.

– Ложи…– комок застрял в горле, не дав мне договорить.

Каким-то чудом я успел подхватить тело чеченца, насколько можно плотнее прикрываясь им, будто бы живым счетом…

– Раз…

Ухнуло так, что на миг показалось, что небо рухнуло прямо на меня, вместе со всеми звездами и астероидами, луной и солнцем. Тело террориста, доверху нашпигованное осколками, дернулось в моих руках, впечатав меня в землю. На лицо посыпалась взметнувшаяся вверх грязь, ил и вода.

Конец…Ребра стянуло тугим ремнем. Мир закачался, заполненный доверху ватой, сквозь которую слышались чьи-то встревоженные голоса. По носу стекала струйка крови, лившаяся из вайнаха, закрывшего меня от своей собственной гранаты. Откуда же она? Голова закружилась, во рту медленно появлялся противный металлический привкус.

– Саша! Саня!– чеченца отбросили в сторону. Наконец-то его выбитые мозги перестали мне стекать на лицо.– Саня!

Кобелев тряс меня так, словно хотел вытрясти остатки здоровья. Я вяло отмахнулся, очумело водя одними глазами по сторонам. Руки тряслись, отказываясь повиноваться. Только сейчас, когда незнакомые ребята из группы Ивана посадили кое-как меня на пятую точку, сердце с трудом, медленно и натужно стукнуло первый раз, потом робко второй, третий, а после забарабанило, словно сумасшедшее, выбрасывая накопившийся адреналин.

– Ты меня слышишь? Саня? Живой? Вишневский?– Кобелев особенно не церемонился, отпустив мне оглушительную оплеуху. Голова потерянно мотнулась из стороны в сторону, отозвавшись чугунной болью и звоном.

– Живой он…Живой, командир! Контузия сильная! Да руки посекло слегка…– друга и товарища

Я ошалело взглянул на свои ладони. Мелкие порезы и ссадины можно было не считать. Заживет до свадьбы…

– Вы меня слышите, товарищ капитан?– крепкий парень из группы Кобелева склонился надо мной, отодвинув Ивана в сторону, задрал мне веко, посветив фонариком в зрачок.– Живой!– вынес вердикт он.– В рубашке родился…Вы меня слышите? Капитан?

Его голос я слышал, будто сквозь вату…Но слышал! Живой…Это осознание пришло ко мне неожиданно вместе с по-детски звонким голосом спецназовца. Живой…Не будет никакого тоннеля, взрыва и темноты…Я живой! Живой, а враг мертв! Мне опять повезло! Повезло, как тогда в Осетии. Живой…

– Живой я,– мой охрипший голос слышался, как будто со стороны,– звони Белянкину, пусть отправляет литерный…

Силы все же меня оставили. Контузия дала о себе знать. Мир снова покачнулся и исчез за пеленой черного цвета, вспыхнувшей перед глазами.

– Позвоните…– прошептал я, потеряв сознание окончательно.

станция Чуйка

Я очнулся на чем-то жутко неудобном. Пружина старого матраца впивалась мне куда-то в бок, доставляя жуткую боль, от которой я, собственно, и проснулся. Голова была, словно залита до самого верха свинцом, а посеченные руки мелко зудели, затягиваясь.