Станислав Иродов - Мангуп

Через некоторое время пришли два чёрных евнуха и увели Софию. Они передали её служанкам, а те повели княгиню в баню – хаммам.

София любила хаммам. Но теперь она безучастно лежала на горячем камне, пока одалиски массировали её упругое тело, готовя его к ночи наслаждений. Растерянность, возмущение, ненависть и страх терзали её. Что ей делать? Она взвешивала, хватит ли у неё сил задушить этого жирного старого попугая, который готовился испоганить её тело. Но потом она подумала о сыне, и отбросила прочь свои планы. А ещё ей хотелось спросить у султана об Александре, и навредить своему мужу она опасалась более всего.

Настал вечер, и её, одетую лишь в халат на голое тело, провели в отдельную комнату, где горел камин, и под балдахином находилась огромная кровать, застеленная белыми простынями. Рядом с кроватью на низеньком столике стояла ваза с фруктами. В комнате было тепло, и даже немного душно. София села на край постели, со страхом прислушиваясь к шагам за дверью.

Он вошёл. Посмотрел на неё и спросил:

– Почему ты не раздеваешься, не ложишься в постель? Ты хочешь, чтобы я тебя раздел?

– Нет. Я вообще не хочу раздеваться.

– Мне это нравится! Сопротивляйся! Мне никто никогда не сопротивляется, не противится, не противоречит, а это скучно.

– Я люблю своего мужа и не хочу тебя. Что с моим мужем?

– Твой муж – неудачник. Он сидит в башне и решает сложную задачу: превратиться в моего раба или умереть. Сегодня он стал свидетелем казни генуэзцев, армян и своего брата. А значит, дух его сломлен, и скоро он выберет долю раба. Ты хочешь оставаться верной рабу?

– Мой муж доблестный воин, рыцарь, и не его вина, что судьба оказалась неблагосклонной к нему. Я тоже волей Бога стала твоей рабыней. Не зазорно рабыне любить раба.

– Зато почётно рабыне любить своего господина. Вот и люби меня, покорителя Европы и Азии, самого могущественного государя на Земле. Скоро не останется в мире стран, не подвластных Турции, её падишаху.

Мехмед подошёл к Софии, взял её за локти, приподнял, поставил на ноги, а потом резким движением сбросил с неё халат, и он скользнул на пол по обнажённому телу. София хотела нагнуться, поднять халат, но Мехмед наступил на него ногой и сбросил свой халат. Она попятилась в паническом страхе, упала на кровать, а Мехмед навалился сверху, словно огромный боров, с размаху неожиданно вошёл в неё, раздирая всё на своём пути, словно таран, который взламывает ворота крепости. И этот таран продолжал раскачиваться, нанося удары уже где-то глубоко, в самом животе. Она содрогнулась, и почувствовала, как что-то дикое, необузданное, первобытное просыпается в ней. Словно растёт в животе её какое-то сказочное, горячее, ненасытное чудовище. Оно не подчиняется разуму, не слушается воли, а требует всё больше и больше этих ужасных, этих пронзающих ударов, чтобы напиться, утолить извечный первобытный голод, который, оказывается, жил в ней всегда и был неутолим, как бывает неутолим омут под мощным водопадом. На мгновение её мозг пронзила ненависть, острая ненависть к своему телу. Она пыталась остановиться, отпрянуть, избавиться от ворвавшегося в крепость врага, но тело предательски само понеслось навстречу жаркому всепроникающему тарану, заполнившему её всю, стало биться об него, сладостно тереться, словно котёнок об ноги хозяина, пока мощные судороги не скрутили её всю и спазмы не опоясали её тело широкой волной. Она содрогалась, словно это был последний миг жизни, и почувствовала, как содрогается тот таран, который пронзил её, и как исторгает он тугую струю, ударившую, казалось, под самое горло, отчего дыхание пресеклось, и она потеряла сознание.

София очнулась среди ночи. Догорали свечи на столике у кровати. Рядом кто-то спал. На мгновение ей показалось, что она опять в княжеском дворце, и сейчас проснётся Александр, погладит её по голове и пожалеет: «Моя принцесса чем-то расстроена?».

Постепенно до неё стал доходить весь ужас произошедшего, и ненависть к себе, ненависть к Мехмеду, храпевшему рядом, стала овладевать её сознанием. Никогда она не чувствовала себя столь униженной. А самое главное унижение она испытала от собственного тела, которое не захотело подчиняться её воле, а бросилось в пучину наслаждений, потеряв стыд и предав Александра. Возникло твёрдое намерение убить султана и убить себя. София вскочила с кровати и бросилась к халату Мехмеда. Она искала саблю, нож, но никакого оружия не нашла. А потом вспомнила о сыне. Надела свой халат и пошла к себе в комнату, нисколько не заботясь, что с ней будет завтра за этот самовольный поступок. Ещё в коридоре она услышала плач младенца, и, открыв дверь, увидела свекровь, которая качала внука на руках, пытаясь упокоить. София взяла сына, сунула ему в рот набухший от молока сосок и опустила голову под пристальным взглядом свекрови.

– Бедная моя девочка,– сказала свекровь, а потом добавила: – Бедные мы все.

Пришла весна. Александр почувствовал её по запаху ветра, дувшего с Мраморного моря, по крикам птиц, возвращавшихся домой на Север. Он всегда любил это время года, ждал его, и наслаждался им. Но не сейчас. Весна сделала его слабым. Ему захотелось жить. Радоваться солнцу, первым цветам, первому купанию в ещё стылом море, первому загару. Но больше всего ему захотелось увидеть свою семью, лицо жены, матери, сына…

Наконец, за ним пришли. После полутёмной камеры в башне, голубое небо над головой и яркое солнце потрясли Александра, и слёзы выступили на его глазах. Он посмотрел на древние камни городской стены, построенной Феодосием, и увидел пробивающийся сквозь камни коричневый цветок с жёлтыми рыльцами. Словно коричневые глаза гречанки, которая жила здесь когда-то, а потом погибла, канула во мраке столетий. Князю показалось, что получил он привет из глубины веков. Чувство единства крови с той, давно исчезнувшей жизнью, наполнило его израненную душу нежностью и любовью.

Его руки расковали, а потом повели пешком вдоль стены, примыкавшей к Мраморному морю. Александр смотрел на город, когда-то бывший центром Мира, и понимал, что время изменилось. Уже никогда не будет Константинополя, не будет Готии, Феодоро. Его мир умер, а народился новый, чуждый ему мир с острыми шпилями минаретов, завываниями мулл, летучими кливерами турецких кораблей, которыми были заполнены пролив и бухта Золотой Рог. Теперь и Мраморное, и Понтийское море – лишь внутренние моря Великой Османской империи. Самый большой на Земле Храм Мудрости Божьей – Святая София, мимо которого вели пленника, превращён Мехмедом в мечеть. Сотни мусульман, стоя перед ним на коленях, бились лбом о землю, выпрашивая у своего Бога Аллаха земные блага и загробный рай.