Александр Аввакумов - Конец Пиона

***

Мустафа сидел перед Пионом и смотрел в окно. Перед ними на столе стояла бутылка с мутным, вонючим самогоном, однако ни тот, ни другой к спиртному так и не притронулся.

– Ты уверен, что она погибла? – переспросил его Пион.

– Утверждать на сто процентов не могу, но мне так кажется.

– Кажется, кажется, – зло передразнил его Пион. – Нужно было кончать ее и лишь, потом уходить.

Мустафа промолчал. Ему не верилось, что Зоя могла любить этого человека.

– Чего уставился? Надо ложиться на дно, пока нас всех не замели чекисты. Сегодня я узнал от жены Измайлова, что его взяли три дня назад. Похоже, он сдал и Зою. Сколько можно говорить вам, тупым, чтобы не крутили романы, но, видно, все бесполезно. Вот и приходится терять людей из-за вашей любви.

– А я здесь причем? – обиженно произнес Мустафа.

– Да ладно, помолчи. Мне сегодня сообщил немец, что он расколол Татарина. Тот, как утверждает он, сотрудничал с НКВД. Я тоже никогда не верил этому Татарину, но немцам он определенно нравился.

– Я знаю Татарина. Мы вместе с ним ездили в Ярославль за взрывчаткой. Если бы он работал на чекистов, то нас бы замели там, прямо на месте. Я верю Татарину. Что ни говори, он наш человек, не то, что этот немец.

Пион осуждающе посмотрел на Мустафу. Он был удивлен сделанным им выводом.

– Ты – прав, Татарин человек неглупый. Кто вы для него? Сявки. Ему нужны были не вы, а люди, которые должны были взорвать заводы.

– Я что-то тебя не пойму, Пион. Если ты всегда считал Татарина предателем, то почему его не убрал, а послал с нами? Ты за кого нас с мужиками держал?

Пион моментально понял, к чему клонит Мустафа. Он замер на месте. Его тело напряглось, и он готов был в этот миг отбить любое нападение противника. Видя, что тот не проявляет никакой активности, он немного расслабился и подошел к окну: день был ясным и солнечным. По улице бежали ручейки, и в его душе вдруг проснулось огромное желание жить. Он резко повернулся к Мустафе.

– Сейчас не время сводить счеты. Думаю, что чекисты уже хорошо знают наши адреса. Нужно уходить, а иначе будет поздно.

Мустафа встал и молча, направился к выходу. В голове его все перемешалось. Он не знал, куда ему идти: домой было нельзя, к старым друзьям – тоже, так как везде его могли ждать засады. Обозвав себя круглым идиотом за то, что связался с этим Пионом, он вышел из дома. Взглянув на яркое солнце, он невольно подумал о том, кто он по жизни?

«Я вор, и мое место – в зоне», – решил он и направился по улице. Заметив женщину, он достал из кармана «писку» и нагло подрезал ее сумочку. Напуганная женщина завизжала от страха и бросилась от него в сторону. Кто-то напал на него сзади и повалил на снег. Он не сопротивлялся и дал заломить руки назад. Это был первый случай, когда он радовался своему задержанию.

***

Лейтенант Кузьмин с нетерпением ждал, когда его поведут на допрос. За металлической дверью камеры шла своя жизнь: раздавались чьи-то голоса, крики, но это его почему-то не пугало.

«Ничего, разберутся, – успокаивал он себя. – Здесь работают умные люди, и они сразу поймут, что он ни в чем не виноват».

К нему подошел один из сокамерников. Это был мужчина небольшого роста с лысой головой, на которой, словно на глобусе, фиолетовыми пятнами виднелись синяки.

– Ты за что здесь, лейтенант? – спросил он его.

– Не знаю. Вышел из дома и оказался тут. Думаю, что попал сюда по какой-то ошибке. А вы за что?

– Здесь все не за что. Вот вызовет следователь, сразу же поймешь за что. А пока наслаждайся жизнью. Там наверху жизни нет.

Кузьмин с опаской посмотрел на заключенного и на всякий случай отодвинулся от него подальше. Он не был трусом, но отвечать за чьи-то слова или поступки он явно не хотел. Только сейчас он заметил, что основная масса находящихся в камере людей была в синяках и кровоподтеках.

«Наверняка все они – «враги народа», – почему-то решил он. – Ведь невинный человек не мог здесь долго задерживаться. Поговорили с ним и домой. Раз эти сидят не первый день, значит, тут что-то не так».

Время тянулось нескончаемо долго. Один из арестованных что-то рассказывал, вызывая у сокамерников редкие всплески смеха, но Кузьмин не прислушивался к разговору. Он по-прежнему перебирал в уме варианты его возможного задержания. В коридоре раздались гулкие шаги надзирателя. В камере стало так тихо, что было слышно, как капает из крана вода в раковину. Шаги надзирателя затихли у их двери. Глазок открылся, и блеснул человеческий глаз. Звякнул ключ, и дверь приоткрылась.

– Кузьмин! На выход! – прогремело в тишине.

Владимир радостно поднялся с топчана и направился к двери.

«Наконец-то, – подумал он. – Сейчас разберутся, и я уйду домой».

Он вышел из камеры и посмотрел на солдата-конвоира.

– Лицом к стене! – выкрикнул ему в лицо солдат и ударил его прикладом винтовки в пах. От резкой боли перед глазами Кузьмина поплыли радужные круги.

– Пошел вперед! – последовала команда.

Он немного замешкался от боли, и этого оказалось достаточно, чтобы снова получить толчок прикладом в спину.

– За что, боец?

Однако новый толчок заставил его чуть ли не бегом устремиться по узкому коридору. Двери камер превратились в какую-то бесконечную ленту.

– К стене лицом! – выкрикнул конвоир.

Владимир выполнил команду. Дверь открылась, и он оказался в кабинете следователя. За столом сидел сотрудник НКВД, в звании сержанта, что приравнивалось к званию армейского лейтенанта.

– Садитесь, Кузьмин, – приказал он ему, указав на привинченный к полу табурет.

Прежде чем задать первый вопрос, сержант долго рассматривал его.

«Сейчас все станет на свои места. Этот человек обязан во всем разобраться», – в очередной раз подумал Кузьмин.

– Ваши анкетные данные?

Он улыбнулся и начал отвечать на поставленный следователем вопрос.

***

Пион вернулся домой и, достав из кармана пальто ключ, открыл проржавевший навесной замок. В сенях было темно, и, чтобы не удариться, он осторожно прошел к двери в комнату. Вынув из кармана спички, он зажег одну из них. Маячок, оставленный им при уходе, был на месте. Он облегченно вздохнул, вошел внутрь комнаты и поставил на стол баул с ценностями. Он зажег керосиновую лампу, не забыв зашторить окна. В ее свете он окинул взглядом мебель и, открыв створку шкафа, достал из-под стопки белья завернутые в белую тряпицу документы. Сев за стол, он стал рассматривать бланки паспортов и военные билеты. Наконец, он остановился на паспорте на имя Жилина Ивана Георгиевича, 1915 года рождения.

Посмотрев на себя в зеркало, он направился на кухню, где поставил на керосинку кастрюлю с водой. Вернувшись обратно, он отложил в сторону и военный билет. Согласно ему он являлся сотрудником особого отдела стрелковой дивизии и в настоящее время числился в командировке. Среди большого количества бланков он выбрал нужное ему командировочное удостоверение и, взяв в руки печать, сделал на нем несколько отметок. Поставив все необходимые печати и штампы, он встал и направился на кухню, где состриг свою небольшую бородку и стал бриться. После чего вернулся в комнату и начал переодеваться. Натянув гимнастерку, он взглянул в зеркало: на него смотрел совершенно другой человек, лет около сорока, одетый в полевую армейскую форму.