Максим Шпагин - Антиквар. Тайна золотого эшелона

На звук подъехавшей машины вышли хозяева. Рано постаревшая женщина городского типа и мужчина, который судя по манерам, всю жизнь проработал на заводе, а теперь остался не у дел.

– Вы Юрий? – с некоторым беспокойством спросила женщина у вышедшего из «Жигулей» антиквара. Похоже, ее озаботил непрезентабельный внешний вид прибывших.

– Да. Можно посмотреть икону?

Женщина перевела взгляд на чешского гостя, и это ее утешило. Европеец выглядел вполне платежеспособно.

– Проходите.

В доме было чисто и бедно. Мебель советского производства из разряда тех, что никогда не станет ценной, самотканые половички, герань на подоконниках.

Чешского гостя поразило, что пол имел заметный уклон к передней стене. Видимо фундамент просел и никакие внешние подпорки не исправляли этой беды.

– Мы бы не стали продавать, – сказала женщина, оправдываясь. – Но очень нужны деньги. Поэтому мы бы хотели…

– Все понял, – сказал Юрий. Он сейчас был похож на стрелку компаса, которая при любом повороте корпуса неудержимо обращается в нужном направлении. И взгляд его был нацелен на некий предмет на стене, очертания которого едва просматривались под наброшенным покрывалом. – Можно?

– Да, конечно.

В два шага антиквар оказался рядом с иконой и осторожно, точно боясь спугнуть, взялся рукой за край. Поверх покрывала.

Володзимеж наблюдал с интересом. Действия Юрия не укладывались в рамки какой-либо рациональной модели и вообще напоминали ритуал. Некое магическое действо.

Вот он коснулся иконы второй рукой. Прощупал что-то вдоль края сверху вниз. Затем, не отпуская хватку левой руки, подцепил покрывало двумя пальцами правой и стал потихоньку, миллиметр за миллиметром, стягивать ткань книзу.

Чем-то это напоминало партию в покер. Когда игрок, прикупив новую карту, прячет ее между своими и потом осторожно, боясь спугнуть удачу, по миллиметру выдвигает краешек, чтобы не то что увидеть, но то ли наворожить удачу, то ли предугадать то, что сдала ему судьба.

Минуты три прошли в полной тишине. Никто не вмешивался в священнодействие.

Наконец, как бы пресытившись предвкушением, Юрий осторожно снял покрывало и всмотрелся в изображение.

Да, как и обещали, то было «Рождество Богородицы». С ковчегом. 17 век. Старообрядческая.

Образ, словно впитавший в себя всю горечь прошедших столетий, был погружен в темноту, так что изображение едва просматривалось.

Но, безусловно, раз икону хранили столько времени, пряча и от посланников патриарха Никона, и от одетых в кожанки комиссаров, в ней было нечто особенное. И чешский гость, даже не вглядываясь подробно в каждую из изображенных фигур, почувствовал некую ауру, окружающую старинную доску.

– Что же, – сказал антиквар, – называйте цену.

Женщина, явно волнуясь, стиснула руки перед грудью.

– Наверное, это очень дорого, но мы узнавали в городе…

– Молодцы, – подбодрил антиквар, – правильно, что все выяснили.

– Мы понимаем, что просим много, – продолжила женщина, все так же волнуясь. Мужчина (судя по сходству лица, то был ее брат), желая приободрить, аккуратно придержал ее за локоть.

– Смелее!

– 80 тысяч.

Женщина рубанула цену с тем выражением отчаяния, с каким зимой прыгают в холодную воду. Тут же испугалась, что покупатели не примут названного и уйдут, оставив сделку не совершенной, и добавила угасающим голосом:

– Разумеется, мы готовы немного уступить…

– Видите ли, – вступил мужчина, – у нас Алеша – ее сын, был в Чечне и сейчас нуждается в реабилитации. Ира продала квартиру и уволилась с работы, чтобы за ним ухаживать. Но деньги кончаются. Поэтому мы решили…

– Все понятно.

Юрий залез во внутренний карман своей зековской куртки, извлек потрепанный бумажник и уверенной рукой отсчитал 16 радужных пятитысячных купюр.

Судя по вспыхнувшей в глазах женщины радости, она не ожидала, что все будет так легко.

Антиквар между тем отделил от своей пачки денег еще две купюры и протянул мужчине.

– Это вам комиссионные, за посредничество.

– Да что вы, – счастливо воскликнула женщина, – он же мой брат, какие комиссионные!

– Так положено. Пересчитайте.

Женщина, с озаренным радостью лицом, обернулась к столу, где на старой клеенке лежала фантастическая, как будто бы сияющая кучка новых хрустящих банкнот. Взяла их, прижала к груди.

– Пересчитайте.

Она начала считать, и Володзимеж заметил, как у нее дрожат руки.

Загрузив приобретение в багажник (там у Юрия обнаружилась застиранная простынка, в которую можно было паковать ценные вещи), наши искатели древних тайн взяли первоначальный курс – на Лысково.

Погода стояла не по-октябрьски солнечная, дорога вилась среди холмов, украшенных живописными купами деревьев, одетых, как и обещал поэт, в багрец и золото.

– Все-таки нет ничего красивее России, – произнес антиквар, думая о чем-то своем.

Чех приподнялся, глянул вокруг и, укладываясь назад, на свое космическое кресло, не согласился:

– Ты Праги не видел.

– Не видел, – не стал возражать Юрий. – Но я, в общем-то, о другом.

– Да?

– Края здесь богатейшие. Раньше в Макарьеве (это на другом берегу Волги) ярмарка была. Торговали хлебом на всю Россию. Хлебом, заметь, не айфонами какими-нибудь или автомобилями бентли. И за счет простого хлеба вся округа процветала.

– Прошлое часто кажется идиллическим…

– Да я как антиквар говорю! Работал в этом районе. Иконы здесь были – залюбуешься! А кроме того мебель, фарфор… Иной раз зайдешь в дом, а там иконостас во весь красный угол. И одна икона лучше другой… Видно, что прежние хозяева копейки не считали.

Следующий момент. Сейчас все рвутся в столицы. В провинции жить не престижно. А в Лысково, между прочим, столетиями жили грузинские князья царского рода. Потомки библейского Давида. Не гнушались.

Больше скажу: они здесь жили самовластными правителями и округу обустраивали, не хуже чем Санкт-Петербург. Например, Вознесенская церковь в Лыскове, возведена по чертежам того самого Монферрана*.

––

* МОНФЕРРАН Август Августович (Огюст Рикар де Монферран, de Montferrand) [24 января 1786, Шайо, под Парижем, Франция – 28 июня (10 июля) 1858, Петербург], русский архитектор, декоратор и рисовальщик. Представитель позднего классицизма, его творчество знаменует переход от классицизма к эклектизму. По происхождению француз. С 1816 работал в России. Такие постройки Монферрана, как Исаакиевский собор и Александровская колонна, сыграли значительную роль в формировании ансамблей центра Петербурга.

– Э-э, который строил Исаакиевский собор?

– Именно. Казалось бы – какое-то село. Провинция! Глубинка! И Монферран. И ничего, денег хватило. А мы сейчас на той же земле живем, как нищие. Отчего так?