Михаил Серегин - Колыма ты моя, Колыма

Покосившись на раненого, который, судя по всему, был уже при смерти и уж во всяком случае без сознания, Захарович негромко сказал:

– Не беспокойся. Представим все как несчастный случай...

– Как?! – воскликнул Алексей.

– Тише, – зашипел Захарович, оглядываясь на ментов. Но тем явно было не до них. – Поверь мне, – зашептал он Алексею, наклоняясь к его уху. – Мы все устроим.

Даже не обратив внимание на это странное «мы», Алексей заискивающим тоном спросил:

– Что я должен буду за это сделать?

– Встанешь во главе прииска...

– А как же он? – Алексей кивнул на брата. – Может, он еще выживет!

– Не выживет, – покачал головой Токудзаки. – Это я тебе как врач говорю. Поверь уж моему опыту. Он не жилец, это совершенно точно. Тем более что в этой глуши нормальной медицинской помощи ему оказать некому, а до Магадана мы его просто не довезем, он десять раз умрет по дороге. По-моему, мы его и до прииска-то не довезем.

– Так что встанешь во главе прииска, – снова сказал Захарович. – Ты – формальный совладелец и наследник, никто не подкопается. Главное – слушайся нас. И сейчас, и потом, когда прииск уже твоим будет.

– Но ведь его можно попытаться спасти! – Алексей Лопатников кивнул на брата. – Почему вы говорите так, как будто его уже нет?!

– Потому что всем нам выгоднее, чтобы его и правда не было. И в первую очередь это выгодно тебе. Не надоело всю жизнь быть на вторых ролях? Всегда получать только то, что тебе старший даст? Теперь все будет твое. Говоришь, его можно попытаться спасти? Да, можно. А можно, наоборот, попытаться отправить на тот свет. – Захарович говорил очень убедительно, но негромко, чтобы его слов не услышал никто из тех, для кого они не предназначались.

Но этот тихий, убедительный голос слышали не только Токудзаки и Алексей Лопатников. Его слышал еще Дмитрий. Несмотря на тяжелую рану, на боль, сильнейшую слабость, кровопотерю и головокружение, он был не в забытьи. Вернее всего сказать – на границе. Но сказанные Захаровичем слова он услышал и понял. И тут же сделал вид, что ему хуже, чем это на самом деле – так и не открыл глаз и не сказал ни слова. Ему было очень важно знать, что ответит его любимый младший брат, для которого он никогда ничего не жалел.

– Как на тот свет? – тихо переспросил младший Лопатников. – Добить, что ли?

– Именно, – кивнул Захарович. – И имей в виду, если ты откажешься, то на нашу с Токудзаки помощь можешь не рассчитывать. Ты же не дурак, должен понимать – во время стрельбы нас там было всего четверо, а значит, все зависит от наших с ним показаний. Мы можем тебя выгородить, а можем и утопить. Выбор за тобой.

– Андрей Михайлович прав, – тихо прошелестел японец. – Выбирайте, Алексей-сан, – или тюрьма, или собственный бизнес.

– Вы что, заодно? – затравленно спросил Алексей. – Но почему? Зачем?!

– Какая тебе разница? – спокойно отозвался Захарович. – Главное, что показания мы дадим одинаковые. В любом случае.

– Но я не могу! Мы же все-таки братья!

– Тогда пойдешь под суд. Умышленное убийство с отягчающими обстоятельствами – очень веселая статья. Лет двадцать получишь, самое малое. Тебе как, брат рассказывал про жизнь зэков на зоне? Так вот ты это на своей шкуре попробуешь!

– Нет... – тихо выдохнул Алексей.

– Не хочешь? Тогда делай, что тебе говорят.

– Если ты откажешься, то мы и без тебя сумеем обойтись, – обронил японец. – А вот ты без нас не обойдешься никак. Мы сейчас твоя единственная надежда.

– Но я не могу убить брата! У меня рука не поднимется!

– Ну что ж... Как хочешь, – все так же спокойно сказал Захарович. – В общем, у тебя есть время, пока мы не доедем до поселка. Там тебе придется что-то решать. Мой тебе совет: подумай хорошенько.

Антон Балякин оказался прав – через полчаса после того, как он отдал приказ раздать спирт всем желающим, на территории поселка не осталось ни трезвых старателей, ни трезвых охранников. Все население прииска сгрудилось у крыльца конторы, на котором стояли канистры со спиртом, и веселилось по полной программе. Отсутствие начальства придавало веселью особенный размах – обычно даже во время выходных, – а в такие дни пьянки были нормальным делом, – Лопатников и Балякин оставляли при себе несколько трезвых охранников, и это гарантировало хоть какой-то порядок. Кроме того, за всю историю существования прииска его обитателям никогда еще не позволяли пить в прямом смысле сколько влезет – праздничная норма была сто пятьдесят граммов спирта на рыло. А сегодня все правила нарушены – ни трезвых охранников, ни начальства, зато спирту – хоть залейся. Результаты были соответствующие.

– Всем молчать! – дико заорал здоровенный парень в камуфляжной куртке, вскочив со ступенек крыльца и как следует приложившись к кружке с разведенным спиртом. – Дайте песню спеть, уроды! Эй, охрана, подпевай! – И, не обращая внимания на то, что его призыв остался не услышанным, парень затянул: – На границе тучи ходят хмур-ро, кр-рай сур-ровый тишиной объят, ядрена мать!

Пением эти звуки было назвать трудно – полное отсутствие музыкального слуха охранник восполнял громкостью и пронзительностью. Если бы автор песни услышал подобное исполнение, то ему, пожалуй, осталось бы только застрелиться.

– Мать твою за ногу, Леха! Заткнись! – рявкнул другой камуфляжник, пробираясь мимо певца к канистре.

– Сказал же, молчать! – отозвался тот и продолжил: – У высоких бер-регов Амур-ра...

От избытка чувств Леха мотнул головой так, что его повело направо. Чтобы устоять, он схватился за плечо только что набравшего спирта товарища, но тот держался на ногах не тверже, и оба охранника повалились на землю, прямо под ноги нескольким старателям, шедшим за очередной порцией. Один из них не успел затормозить и кувыркнулся через охранников. У крыльца образовалась беспорядочная куча-мала, из которой доносились вопли:

– Уроды!

– Падла, на руку наступил!

– Куда прешь, придурок!

Один из старателей заржал, через секунду его поддержали и все остальные.

– Чего ржете, кони?! По зубам захотели? – заорал один из охранников, с трудом приподнимаясь с земли.

– Смотри, как бы тебе рыло не начистили!

– Кто это мне начистит?! Вы, что ли, козлы?!

– За базаром следи, ответить можно! – рявкнул один из старателей, на руках которого виднелись блатные наколки.

– Да ты не коси под вора! Все ж знают, что ты ссученный!

– Да я тебя за такие слова...

– В натуре, Серый, не заводись! – Кто-то придержал рванувшегося вперед татуированного за рукав. Впрочем, тот не особенно и вырывался, только вид делал.

– Да ну их на хрен, уродов борзых! – крикнул высокий старатель в драном черном ватнике. – Давайте выпьем. Тащите канистру сюда, чтоб пять раз не ходить!