Надежда Максимова - Император из Мшистого болота

– Да, действительно, – признал канцлер, лихорадочно припоминая все, что ему было известно о заезжем художнике. – Но из дворца ему пришлось съехать. Дело в том, что нынешний император… Кхм… В общем, у них не сложились отношения.

– Как странно, – императрица отошла к окну. – Такой выдающийся мастер… Мне хотелось бы с ним побеседовать.

– Это можно устроить, разумеется, – доверительно произнес Дэдмор. – Но не знаю, одобрит ли это ваш супруг. По-моему, у него какое-то предубеждение против…

– Ах, перестаньте, – легко отмахнулась правительница. – Мы ему ничего не скажем.

«Ого!» – подумал канцлер. – «Малышка решила сыграть свою партию? Неудачный выбор для начала».

Дэдмор не застал начало истории противостояния Регнора V и живописца, ибо произошла она еще до его появления во дворце. Но он прекрасно знал, что любое упоминание живописи и особенно имени Фродгейресонта приводило императора в отвратительное настроение. Он раздражался и начинал шипеть и плеваться, как раскаленная сковородка, на которую брызнули водой.

В общем, мастер кисти, который дураком отнюдь не был, благоразумно держался от дворца на максимальном расстоянии и старался никогда, даже случайно, не попадаться нынешнему правителю на глаза.

– Найти нужного вам человека несложно, – почтительно произнес князь, лихорадочно просчитывая варианты. Какая-то комбинация здесь намечалась, и этим нужно было воспользоваться. – Мастер Фродгейресонт сейчас живет при театре. Заказов из дворца нет, так что он создает театральные костюмы и декорации.

– Какая прелесть! – восхищенно выдохнула императрица. – У вас есть театр!

Регнор V относился к театру как любой нормальный мужчина. То есть терпеть не мог категорически!

Гораздо более нужными учреждениями он считал фехтовальный зал, тир и манеж для конной выездки. Но когда любимая супруга попросила, он, разумеется, пошел и в театр. Послушный, как бычок на веревочке.

Столичная труппа, заранее предупрежденная о монаршем визите, готовилась к появлению императорской семьи изо всех сил. Щелястый сарай, в котором давались представления, вычистили до блеска. Дыры в стенах прикрыли драпировками. Заняв деньги у ростовщика, пошили новые сценические костюмы. А для высочайшей публики режиссер лично украл где-то небольшой бархатный диванчик.

Поскольку визит был официальный, император явился с охраной. Двадцать пять гвардейцев с каменными физиономиями рассредоточились по залу и до слез напугали балетную приму, которая неосторожно наткнулась на них за кулисами.

Но вот монаршая семья заняла место на диванчике, все стихло, занавес дернулся, распадаясь на две половины и, скрипя, пополз в стороны. А на освещенную рампой сцену вышел актер в полосатом костюме.

Императрица, радостно блестя глазами, смотрела на него, ожидая волшебства. Император, в предчувствии длинного скучного вечера, обнял супругу и поплотнее привалился к ее плечу.

– Есть люди честные, а низкими слывут, – громко, словно перед полным залом, произнес декламатор, глядя куда-то под потолок. – Не лучше ль быть, чем слыть? Ведь чистых наслаждений и вовсе не найдешь, коль их отдать под суд не совести своей, а посторонних мнений.

Тут ударили невидимые барабаны, забренчали лютни и из-за кулис акробатическими прыжками выкатились двое мужчин в гимнастических трико. Их лица были намертво забелены, а поверх побелки красовались нарисованные фиолетовой краской брови и губы.

Мужчины приняли неестественные позы, потом левый, без предупреждения сделал сальто назад. А правый подпрыгнул и, изогнувшись, встал на мостик.

– Толпа причудлива, – продолжил декламатор, надрывая голос, – но для моих причуд

Не умягчить своих сердитых убеждений.

Не стану же и я, – как я ни слаб, ни худ, –

Слабейших, худших чтить, боясь их осуждений.

Тут левый акробат подпрыгнул так, чтобы правый подхватил его на руки, и в верхней точке изобразил руками трагическую фигуру.

Во мне есть то, что есть. Свет судит вкривь и вкось.

Да, он способен быть лазутчиком, шпионом,

Но не судьей. Он, мне, лишь только б довелось,

Свой приписав порок, сразит меня законом.

Эльдефелина почувствовала, как император расслабился и, уткнувшись физиономией ей в шею, сонно засопел. Вопли декламатора и грохот прыжков ничуть ему не мешали. Все-таки человеку и повоевать довелось – что ему какие-то бледнолицые акробаты?

Между тем, на сцену выбежали актрисы. Они тоже были в облегающих трико, только поверх них нацепили яркие, топорщащиеся во все стороны полупрозрачные юбочки.

Гвардейцы, что находились в зале, начали смотреть на сцену внимательнее.

– Чтоб быть судьей грехов, – надрывался декламатор, стараясь голосом перекрыть грохот прыжков по дощатому полу, – пусть он в закон бы ввел: «Всяк грешен; смертный – царь, а грех – его престол».

В целом, представление получилось не длинным, чуть более часа. Регнор даже не успел выспаться. Бурные аплодисменты императрицы разбудили его, и он встал, весьма недовольный.

Актеры, строившиеся на поклон, застыли в некотором смятении. Представление давали расчетом, что монаршей семье понравится и, как итог, будет высочайшее покровительство и даже, чем черт не шутит, может и денег дадут…

Но вот спектакль закончен, а монарх стоит набычившись и смотрит на труппу, как повар на незарезанного поросенка.

– Так, – сказал император, и все затаили дыхание. – Вот эту мудотень…

Тут императрица дернула супруга за рукав, и он поправился:

– Вот это высокое искусство будете показывать во дворцах.

Он переждал поклоны и благодарственные восклицания и дополнил:

– Нормальному человеку такую хрень не понять, так что аристократы будут довольны. Типа попали в разряд избранных. А для простого народа… Так, кто тут у вас сочиняет вздор, под который все прыгают?

Император обвел взглядом артистов, которые сразу как-то съежились и сбились в тесную кучку.

– Ну?

С задних рядов вытолкнули бледного молодого человека.

– Как зовут?

– Копьеносец, сир.

– Я нормальное имя спрашиваю, – свел брови Регнор.

– Микеланджело, – еле слышно пролепетал стихотворец, едва не теряя сознание от ужаса.

Монарх сморщился.

– Все у вас не как у людей.

Молодая супруга подтолкнула его под локоть.

– Ладно, – смилостивился самодержец. – Завтра придешь во дворец… охране скажешь: я велел. Набросаю тебе несколько сюжетов для представлений. Вопросы есть?

– Ваше величество! – благодарный поэт рухнул на колени с явным намерением облобызать высочайшую руку. Но Регнор увернулся.

– И сарай этот мне не нравится, – продолжил он. – Завтра пришлю людей, чтобы привели здесь все в порядок. Скамейки для людей пусть поставят. И сцену укрепят, пока вы своими прыжками ее не проломили.