Михаил Серегин - Облава на волка

– Жрать хочу, – пояснил Щукин, – сил нет. Сейчас мы подзаправимся, а потом я решу, что делать с вами, дорогие товарищи. Только без шуток.

Сразу после этих слов он ловко обыскал Капитона, извлек у него из карманов пистолет, мобильный телефон и, кстати, бумажник.

– Бабки лишними не бывают, – сказал при этом Щукин. – А теперь дамы… Лиля!

– Что? – откликнулась Лиля, которая снова о чем-то тяжело задумалась.

– Чего ты спишь-то на ходу?.. Обыщи свою соседку, будь добра…

– Хорошо, – согласилась Лиля, не перестававшая, судя по ее озабоченному виду, о чем-то размышлять.

Обыск Анны ничего существенного не дал, кроме ее бумажника и того же мобильного телефона. Мобильник Щукин благоразумно оставил себе, а бумажник вернул.

– Это вам на двоих с Капитошей, – проговорил он, усмехаясь. – А теперь – вся группа на выход! Ползем к кафе, садимся за столик и жрем. Без лишнего шума и всего прочего… А если что…

И Николай продемонстрировал два пистолета – один свой, а второй изъятый у Капитона.

– Все на выход, – повторил Щукин.

Они вышли из машины и направились к кафе. Щукин прихватил с собой и черную спортивную сумку: предварительно он заглянул в нее и остался очень доволен осмотром.

Когда они поели, молчавшая во время трапезы Лиля попросила у Щукина телефон.

Тот потянулся рукой к карману, но почему-то помедлил.

– Куда ты собралась звонить? – осведомился он.

– Ну как куда? – криво улыбнулась она. – Надо же дать знать родителю, что я жива.

– Хорошее дело, – сказал Николай, но не спешил дать Лиле телефон.

– В чем дело? – нахмурилась она, протянув руку. – Я что – не могу позвонить?

Кольнувшее вдруг Щукина предчувствие пропало.

– Все в порядке, – проговорил он. – Звони, пожалуйста.

Лиля взяла телефон и поднялась из-за столика.

– Ты куда? – удивленно спросил Щукин.

– В дамскую комнату, – потупилась Лиля, – извини… Ты много для меня сделал, как я поняла из твоего рассказа, но… сам понимаешь, с отцом мне нужно поговорить наедине. Ведь и моя вина есть в том, что все это произошло…

– То есть? – насторожился Щукин. – Не понял?

– Если бы я не была так беспечна… – проговорила Лиля и пожала плечами.

– А-а… – протянул Щукин. – Ты вон о чем. Ну, что ж, звони.

Она ушла, кивнув ему.

Первое, что Щукин вспомнил, когда очнулся, были те самые его слова.

«Ты вон о чем, – сказал он тогда этой чертовой суке. – Ну, что ж, звони».

Николай приподнялся на руках и огляделся. Потом поморщился и снова опустился – на те самые нары, на которых и очнулся.

– Вот оно как вышло, – медленно проговорил Николай, глядя в покрытый цветными пятнами плесени потолок тюремной камеры, – вот оно как…То, что случилось через полчаса после того, как Лиля ушла звонить по телефону якобы своему отцу, не ожидал не только я – все это было полной неожиданностью и для Капитона, и для Анны…

И, закрыв глаза, чтобы не видеть хорошо знакомый ему интерьер тюремной камеры, Щукин замолчал. События того дня проносились перед его глазами, словно кадры ускоренной съемки. Кинохроники, так сказать.

Вот он, Щукин, смеющийся едет в машине. Рядом рулит насупленный и мрачный Капитон, который только что лишился крупной суммы денег и которого впереди ожидает полная неизвестность. Позади сидят Анна, тоже ошалелая от неожиданности, и погруженная в свои мысли Лиля – теперь понятно, о чем она думала.

Николай с шутками и прибаутками рассказывает Лиле о своих приключениях, многие из которых вовсе не были смешными, но казались забавными, тогда когда он думал, что все передряги уже позади. Капитон хмурится и мучается, Анна молчит, Лиля жадно слушает.

Потом – кафе. Они едят, пьют, Лиля просит у Николая телефон, чтобы позвонить отцу.

Вот оно!

Кольнуло тогда Николая предчувствие! Кольнуло, но он не обратил особого внимания на это, здравый смысл заглушил внутренний голос – мол, чего плохого, если девчонка, столько пережившая за последние дни, поговорит со своим отцом, который так любит ее, наедине? Да ничего плохого в этом быть не может.

Конечно. Только вот Лиля разговаривала по телефону вовсе не с отцом.

Щукин такого и предположить не мог, что она будет связываться с кем-то другим. Это потом, на первом допросе, Николаю все доброжелательно разъяснил следователь, явно рассчитывающий на то, что Николай, против которого говорят все улики и свидетели (кроме Ляжечки, который, как и Матрос, так и не пришел в себя после адского зелья), ничего не станет скрывать от следствия.

Оказалось – так, посмеиваясь, рассказывал следователь, – что Лилю никто не похищал. Она сама предложила милиции свои услуги по поимке собственного папашки. Откуда взялись такие мысли у папенькиной дочки Лили – трудно понять. Может быть, она затаила на него обиду за то, что он бросил ее мать, оставив гнить от полученного от кого-то сифилиса. Или тут что-то другое: жажда денег, славы… дурная наследственность, наконец. Важно то, что Лиля сама связалась с ментами – ведь никто не знал о ее истинных родственных отношениях с Седым.

А менты решили по-своему. Так Лиля, вместо денег и славы, получила наркотический дурман и Ляжечку. Менты не доверяли ей и справедливо: та, которая способна с потрохами продать собственного отца, могла продать и их самих.

Так вот, ее не похитили, а она сама пришла к ним в руки.

А очнувшись от дурмана, она сообразила, что тайна ее все равно откроется – менты ее в покое теперь не оставят, и ей тогда не жить, нрав своего отца Лиля знала прекрасно. И из дамской комнаты пригородного кафе она позвонила тем, кто контролировал ее похищение, и предложила в обмен на свою свободу сдать Щукина вкупе с Капитоном… Ну и Анну заодно, которая все равно являлась соучастницей.

А через полчаса неожиданно явившаяся группа захвата положила всех посетителей кафе на пол и тут же арестовала всю компанию.

А сама Лиля попала из своего и так нерадостного положения в еще более безвыходное. Менты, конечно, никуда ее не отпустили. Где она находилась теперь, Щукин не знал, следователь ему этого не говорил, но Николай не очень удивился бы, если бы ему сказали, что Лиля сидит в соседней камере.

Три дня Щукина таскали на допросы. Следователь услужливо предлагал ему сигарету, крепкого чаю и держался так, будто был Николаю закадычным другом. Часто повторял – мол, что тебе терять, нам все известно, и тебе нужно только подписать чистосердечное признание, которое, как известно, облегчает вину.

Оказать посильную помощь следствию.

И очень удивлялся, когда Щукин не торопился рассказывать и признаваться.

А когда понял, что Николай ушел в глухую несознанку, так разозлился, что хватил его по голове попавшейся под руку пепельницей.