Фридрих Незнанский - Взятка по-черному

И понял это парень, окончательно прозрел, так сказать, лишь оказавшись на тюремных нарах.

Впрочем, из достаточно сдержанной, надо заметить, исповеди дамы напрашивался и несколько иной вывод. Нет, возможно, что так и не прозрел. И главной причиной тому послужила не растраченная до конца вера человека в некие химеры, которые еще успели вколотить в головы его поколения старательные учителя. Ну, например, в то, что дружеская поддержка в трудную минуту — не хитрый способ утопить тебя окончательно, а действительно искренняя помощь, на которую каждый из нас может и должен рассчитывать, какая бы социальная формация при этом ни торжествовала.

Словом, женщина продолжала свой рассказ, а Гордеев уже примерно представлял себе печальный финал, из-за которого она, собственно, и появилась в его кабинете юридической консультации номер десять, что в десяти минутах спокойной ходьбы от метро «Таганская»…

Перешли к частностям. Этого парня пикантная дамочка называла «мой мальчик», из чего Юрий Петрович и сделал вывод о его возрасте. На самом деле «мальчику» было уже за сорок. Смешно, но бывает: маленький, удобный, под рукой. Но в любом случае «мальчику» уже пора было научиться соображать, чего он, надо понимать, так и не сделал. А кто же тогда она ему? Возраст ее — где-то около сорока, значит, явно не мать, даже если бы назвала себя приемной. Жена? Любовница? Просто знакомая?

Женщина оказалась сообразительней, чем Гордеев думал. И на не заданный ей еще вопрос ответила сама: они с Егором — это с «сидельцем» — давние и близкие друзья. Она подумала, будто прикидывая подлинный смысл слова «близкие», и добавила:

— Были достаточно близкие. До определенного времени. Затем у нас произошло взаимное охлаждение, которое обернулось новой, скажем так, исключительно духовной близостью в те дни, когда с ним случилось это .

— Под «этим» надо понимать его санкционированный переезд в Бутырки? — прохладным тоном осведомился Гордеев.

Это был момент его беседы с посетительницей, когда он сам еще не пришел ни к какому выводу и склонялся больше к тому, чтобы вежливо выслушать даму и найти веские аргументы для отказа. На худой конец, можно ее «перекинуть» кому-нибудь из коллег, у кого совсем нет работы. Да хоть бы и Вадьке Райскому — этот вмиг учует, где денежкой пахнет.

Некоторая неловкость заключалась лишь в том, что эту занятную даму направил именно к нему, Юрию Петровичу, заведующий юридической консультацией, сам «великий и ужасный» сэр Генри, то бишь Генрих Афанасьевич Розанов. Но даже это обстоятельство еще ни о чем не говорило. Тот мог просто из озорства, присущего старому ловеласу и тонкому знатоку человеческих душ, кинуть Юрочке мелкую «подлянку», зная, что он неравнодушен к загадочным и красивым женщинам. «Ах, она вам нравится, коллега? Вы не остыли еще к женским прелестям? Ну так нате, кушайте себе на здоровье!»

Интересно, а где сейчас Вадим? Может, и ему бы послушать?

— Нет, — категорическим тоном произнесла дама.

— Что, простите? — не сразу врубился занятый своими мыслями адвокат.

— Вы спросили про тюрьму, — сухо и неожиданно отчужденно объяснила она, отчего ее лицо приобрело новую прелесть. — Я ответила: нет. Но вы меня не слушаете?

— Напротив. И очень внимательно. Прошу меня извинить, мадам…

— Вы уже забыли, как меня зовут? — искренно удивилась она. И вместе с обворожительной улыбкой на ее щеках обозначились совершенно обаятельные ямочки. — Но Генрих Афанасьевич представил меня вам. Разве не так?

— Я был настолько поражен вашим совершенством, что думал в тот момент совершенно о другом, — многозначительно улыбнулся Юрий Петрович.

Вот такое «коленце» рискнул выкинуть Гордеев. И после этого дама, по его мнению, должна была либо встать и гордо покинуть помещение, либо… Либо остаться, но, возможно, в некоем новом уже для себя качестве.

— О чем же, если не секрет? — Она улыбалась, чувствуя силу своих чар.

Ну давай, давай…

— Боюсь, мой ответ может показаться вам слишком дерзким, а потому лучше умолчу.

— Господи, Юрий Петрович! — засмеялась она и закинула ногу на ногу, чем откровенно подчеркнула прочие свои достоинства. — Извините и мне мою дерзость, но у мужиков на рожах обычно столько всего написано, что прочитать эту «открытую книгу», ей-богу, не составляет никакого труда… Ладно, не отвечайте. — И добавила задумчиво: — Разве что когда-нибудь… — После чего стала снова серьезной и озабоченной. — Повторяю: нет и нет. Он уже был на нарах, когда я встретилась с его матушкой, Варварой Николаевной. Умная и добрая женщина. Во всяком случае, ко мне была.

— С ней что-то случилось? — вежливо спросил Гордеев.

— Почему? — удивилась женщина.

— Вы сказали — была.

— Ах поэтому… Нет. Она сказала мне: Леночка, ты единственная, кто может спасти Егорушку и вытащить его из тюрьмы. Вот тогда я и узнала. Но меня к нему, естественно, не допустили, я ему формально — никто, да теперь уже и во всем остальном — тоже. А матушка была у него, и он рассказал ей, что мог.

— Мне неловко называть вас Леночкой, хотя и хотелось бы, — как бы случайно заметил Гордеев.

— Обойдетесь. Елена Александровна меня вполне устроит. Повторить, чтоб опять не забыли? — просто сказала, без тени иронии или сарказма.

— Не надо, я уже вспомнил. А что же Егор… Савельевич, да?

— Вот видите, а жалуетесь на память.

— Ему уже выдвинуто обвинение? У него имеется адвокат? Кто конкретно?

— Да в том-то вся и беда, что выдвинутое обвинение, как он сказал Варваре Николаевне, притянуто за уши, и понять из него ничего толком нельзя. Какие-то глупости, полностью лишенные всякой логики. Ему, например, инкриминируют вещи, к которым он просто не мог иметь никакого отношения. То есть «загрузили» — это его выражение — тем, о чем он и понятия не имеет. Пришили еще какое-то уклонение от уплаты налогов, которого не могло быть изначально, по определению. Егор — не тот человек. Вдобавок, адвоката себе он нанял также по совету «друзей», а они, как я теперь понимаю, знали, что делать и кого ему рекомендовать. А он послушался, о чем сейчас горько жалеет.

— Так, и давно?

— Что именно? Сидение в тюрьме или вся эта история?

— И то, и другое.

— Началось, я думаю, около двух лет назад. А в тюрьму его препроводили в конце прошлого года, то есть уже больше шести месяцев.

— Ничего себе, и вы только теперь спохватились? А не могло случиться так, что поезд уже ушел?

— Можно подумать, — она иронично хмыкнула, — что вам не приходилось извлекать осужденных даже из колонии!

— Вам-то откуда известно? — удивился Гордеев, с удовольствием, однако, подумав, что у славы есть, конечно, свои издержки, но есть и определенно радующие душу моменты.