Фридрих Незнанский - Лечь на амбразуру

— А ты-то к нему какое отношение имеешь? — настаивал Костя.

— То есть как? — опешил Вячеслав. — Так ведь же праздник! Крещение Господне! А на Крещение я всегда! Вот и морозы опять же!..

Словом, объяснил. И все поняли, что событие, собравшее друзей в застолье, действительно важное и в дальнейшем публичном обсуждении вовсе не нуждается…

Все покатилось по привычным рельсам, причем разговоры шли в основном деловые, хотя всякий раз кто-нибудь напоминал, что здесь не служебный кабинет, а вовсе наоборот, но просто иных тем не было. Когда люди всерьез заняты своим делом, на посторонние пустяки, в общем-то, и времени не остается.

Несколько раз затрагивали и гордеевское дело, но в оптимистичных тонах. Грязнов дал краткую, однако достаточно емкую характеристику Ивану Толубееву, упорно называя его Ванькой, будто он большего был недостоин. И время незаметно закатилось глубоко за полночь.

Первым это заметил Меркулов и пожелал проститься. Денис, как бывало обычно в подобных случаях, взялся лично довезти дядю Костю до его семьи.

Что касается прелестной гостьи, то Грязнов вдруг зациклился на мысли о том, что Юра с Галочкой должны остаться ночевать у него, благо квартира трехкомнатная и мест хватит на всех. Даже Турецкому, если пожелает тоже не рисковать по ночной Москве, да еще в подпитии. Гордеев наблюдал за купающейся в нежных взглядах, порозовевшей Галочкой, и ревность все больше и больше томила его. Он, хоть и выпил достаточно, полагал, что надо ехать домой. Тем более что перед мощными аргументами Вячеслава Ивановича редко кто вообще смог бы устоять. И Галя, судя по ее настроению, кажется, готова была согласиться и даже уговорить его самого.

Но тут Гордеев решительно уперся, даже потребовал от Грязнова таблеток «антиполицая», но это — на всякий случай, потому что за рулем он себя чувствовал всегда прекрасно. Да, впрочем, если по правде, то не так уж и много выпил, помнил же, что ночевать хотел дома. Короче, провожая гостей — Турецкий решил-таки остаться, — Вячеслав с игривой насмешливостью не преминул шепнуть Гордееву на ухо:

— Твое счастье, что дамочка не согласилась, а то видал бы ты ее, как собственные уши! — и захохотал, чем вмиг снял едва не возникшее напряжение.

Нет, по-трезвому никаких таких мыслей даже и не возникло бы, другое дело, когда ты под банкой и каждый намек кажется очень подозрительным. Эта мысль и успокоила Гордеева.

— Какие замечательные мужики! — Эта фраза была первой и, пожалуй, последней, которую в ту ночь успела еще произнести прекрасная Галочка. Потому что все остальные звуки обернулись исключительно воплями восторга, перемежающимися счастливо и мучительно обрывающимися стонами…

— На каком основании его выпустили?! — орал в телефонную трубку свирепым генеральским басом Андрей Ильич Гусаковский. — У вас там что, народ — полностью охренел?!

— Не шуми и не колготись без пользы, Андрюша, — обиженно возражал ему Иван Толубеев. — И, между прочим, ты первым свой шаг выполнил! Так какие претензии, если к твоему высокому мнению охотно прислушались? Как аукнется, дорогой мой губернатор, так и откликнется. Ты бы вот лучше побыстрее правильные выводы сделал, а не горлопанил! Не на плацу, Андрюша!

— Писал я или не писал, какая разница? Вы-то где были? Куда наш куратор глядел?

— Ишь ты! Сразу виноватых горазд искать! А с самого, значит, и взятки гладки? Нет, брат, шалишь, так дело не пойдет. А что касаемо основания, так я тебе напомню, ты же, поди, в УПК и не заглядываешь? Так вот, на основании статьи пятой Уголовно-процессуального кодекса нашей с тобой Федерации, пункт первый. Там говорится об обстоятельствах, исключающих производство по уголовному делу. За отсутствием события преступления, Андрюша. К сожалению, наши лопухи в торопливости жизни — иначе и объяснить их дурость нечем — совершили ряд промахов. И когда все сложилось в единую картину, вылезли уши. Туфтель наша, блин, непрофессиональная! Хорошо еще, я слышал, что твой этот вроде не собирается встречный иск вчинять! Вот тут бы наши мудаки побегали!.. Но от кое-кого все равно придется тихо избавляться. Я подобных проколов по службе не прощаю, ты меня достаточно знаешь.

— Все твои утешения, Ваня, — это мыльные пузыри: дунул — и нету… Я тут тоже, конечно, разберусь со своими… Да, похоже, ты прав: там недоработали, тут зевнули, а кто-то ловко воспользовался. Все — неправильно! Ладно, кончаем, а тебя как друга прошу: думай, Ваня, думай! Мы не можем, не имеем права допустить… понимаешь меня?

— А я про что? Придется, видно, опять навестить твои палестины, мать иху…

Швырнув, будто в изнеможении, телефонную трубку, губернатор нажал клавишу интеркома и рявкнул:

— Горбатову сюда!

Вошла Лидия с папочкой под мышкой. По ее лицу не видно было, чтобы ее мучили какие-то сомнения или что-то ей не нравилось и так далее. Спокойный взгляд, вальяжная походочка, которая так возбуждала мужиков, независимая поза. Гусаковский еще не отошел от телефонного разговора и чуть было по привычке не продолжил срывать свою злость на сотрудниках. Но, поглядев на Лидию, неожиданно будто обмяк в кресле. Буркнул, отводя глаза в сторону:

— Садись давай… — Помолчал и добавил: — Ну рассказывай, чего напортачили?

Лидия неопределенно пожала плечами.

— Что, не в курсе?

— Ну почему же? Минаева выпустили. Кажется, было на этот счет личное распоряжение московского прокурора. Или что-то в этом духе…

— Вот именно! — сорвался опять губернатор. — В духе! Вашу мать! Ничего путного поручить нельзя, портачи поганые!..

Лицо Лидии вспыхнуло, и она резко встала.

— Ты чего? — вскинулся Гусаковский. — Да сиди! Не понимаешь, что ли?

— Я вижу, Андрей Ильич, — сдерживая себя, начала Лидия, — что вам сейчас представляется, будто я дала неправильный совет, а вы, двое мыслителей — я имею в виду вас с Толубеевым, — как детишки послушались и сделали, а когда все якобы не по-вашему получилось, вдруг опомнились! Что, не так? Тогда чего ж вы орали друг на друга, да так, что в приемной было слышно? «Неправильно!»

— Это плохо, — сразу стих губернатор. — А ты могла бы и сказать, между прочим. Зайти и сказать. Не чужая тут. Только чего правильного-то? Или я уж совсем стал старым дураком?

— Вы хотели, чтобы Минаева выпустили?

— Ну… это вопрос не простой.

— А если бы его выпустили не благодаря, а вопреки вашему желанию, тогда как? Вам сказал Иван Иванович, какие силы совершенно неожиданно подключились к этой, вообще-то случайной и мелкой, проблеме?

— Ну знаю, Генеральная прокуратура, и что?

— А то, Андрей Ильич, — спокойно стала объяснять Лидия, — что ваши москвичи слишком легкомысленно отнеслись к своему делу и едва не подставили вас. И крепко! Радоваться надо, что пронесло и вы по-прежнему на коне.