Олег Пауллер - Псы войны: дневники Шеннона

– Смотри, Барти, это – двадцать долларов!

Его напарник нагнулся и взвесил монету в руке:

– В ней граммов тридцать никак не меньше, сая …

– Никогда раньше не видел таких.

– Я тоже.

Они начали считать монеты, но когда дошли до тысячи, то сбились со счёта.

– Чёрт с ним,– в сердцах сказал Лангаротти, захлопнул крышку ящика и повернул ключ. Во втором ящике тоже были золотые монеты. Только их номинал был меньше. Поверх них лежали банкноты и массивный золотой портсигар. Лангаротти подумал: «Сколько всего можно сделать на эти деньги». Когда он хотел зачерпнуть горсть золота, его рука наткнулась на какой-то плоский предмет. Он извлёк его из-под груды монет папку из крокодиловой кожи. При тусклом свете лампы он разобрал надпись на золотой табличке «Торговый дом Аграта». Закрыв второй ящик, напарники опечатали сейф и вернулись в погреб. При тусклом свете лампы Жан-Батист решил изучить содержимое папки. Однако в ней оказались страховой полис на имущество и бумажный листок, испещренный бесчисленным набором цифр и букв. "Видимо здесь что-то зашифровано. Ну ладно, Шеннон разберутся, – усмехнувшись подумал он. Пока он возился с папкой, Барти достал «вальтера», обойму к нему и увлеченно снаряжал её патронами. Он закончил своё дело и, вставив обойму передёрнул затвор:

– Хороший все-таки пистолет придумали чехи.

Жан сердито ответил:

– Это не чешский пистолет, а немецкий. Система «вальтер».

Заложив нишу ящиками, Жан-Батист запер погреб на ключ и поставил у его входа часового. Оружие из винного погреба диктатора не шло в никакое сравнение с ржавыми железяками, которые привезли из бараков и аэропорта. Правда, надо признать, что трофейный пулемёт и оба «скорпиона» были в приличном состоянии, как и немногие винтовки. Ещё меньше было патронов. У больших миномётов не было опорных плит, а число зарядов к ним минимально. А вот подвал президентского дворца позволял вооружить сразу полсотни человек. Довольный собою, он вышел во двор и сообщил адъютанту Окойе о результатах проверки.

Полуденная жара постепенно спадала. Несмотря на физическую усталость, Лангоротти спать не хотел. Он заявился кухню в поисках чего-нибудь съестного и наткнулся на своего давнего знакомца – сержанта Ракку, который держал под мышкой какой-то тюк. Увидев Лнгаротти, он встал по стойке смирно. Его лицо приняло сначала удивлённое, а затем плутоватое выражение.

– Что ты здесь делаешь?

– Вот несу эту к Вам. – Жан-Батист сразу признал дробовик Харриса, оставленный у стены в столовой.

– Что ты делал наверху, – строго спросил Лангаротти.

– Ждал распоряжений президента! – Ракка в порыве даже притопнул ногой.

– Ну что, дождался?

Щуплый полицейский отрицательно покачал головой.

– Ладно, ступай вниз и сдай всё это добро Барти. Обязательно проверю, – корсиканец снисходительно махнул рукой. Ракка бегом бросился из помещения. Не найдя ничего съестного, Жан вновьспустился в оружейную. Он прислонил дробовик к стене. Затем достал из ящика два «вальтера» и цинк с патронами.

Откуда-то выглянул заспанный Барти. Заметив начальника, снаряжающего обоймы, он удивлённо уставился на него.

– Это – мне и Земмлеру, – пояснил француз. – Ракка приходил?

Барти отрицательно мотнул головой. Жан-Батист рассовал пистолеты и обоймы по карманам и запер погреб на ключ. Стоявший у дверей погреба часовой неуклюже попытался взяять на караул. Корсиканец похлопал его по плечу и направился в радиорубку. На этот раз он всё же разбудил Земмлера:

– Курт, я тут видел отель. Пошли перекусим!

– А? Что? Босс сказал, что нам нельзя светиться…

– Брось! Я всё продумал! Возьмём наверху цивильную одежду. Пистолеты я достал. Деньги у меня есть. – Жан достал подсумка толстую пачку африканских франков. – Барти скажем, где нас искать. Возьмём с собой рацию, когда босс будет в зоне её действия: он обязательно нас наберёт. Часа за два управимся…

– Ну, не знаю…

– Они тут сами справятся, а если что Барти и Тимоти присмотрят за дворцом, доктором и его людьми.

– Ну, ладно…

– Я уже связался с Патриком по рации и сказал, чтобы ждал нас у отеля.

– Хорошо! Пошли, а то меня после арака с пивом немного мутит! Заодно и узнаем, что к чему…

Около четырех часов пополудни два очень загорелых европейца, одетых в лёгкие светлые костюмы, бодро шагали по прибрежному шоссе в сторону города. Их сопровождали два негра в камуфляже со «шмайсерами» в руках и пангами на поясе. Африканское солнце нещадно палило им в спину.

Отель «Индепенденс» был единственным местом в Кларенсе, где Кимба разрешал селиться иностранцам. Вообще-то «отель» было не совсем подходящее слово для этого заведения. С провозглашением независимости главная гостиница города выродилась в ночлежку. Её преимущества заключались в том, что здесь была своя дизельная электростанция и автостоянка. По мнению Шеннона, директор гостиницы Жюль Гомез был свой человек. В последние дни Французского Алжира, он продал свой процветающий бизнес по производству сельхозтехники. С вырученными средствами он перебрался во Францию, но год спустя понял, что не сможет жить в атмосфере Европы, и стал присматривать себе другое местечко. На свои сбережения он приобрёл в Кларенсе самый шикарный отель и существенно улучшал его год от года. В 1828 году, когда полуостров был аннексирован голландцами, новенькая гостиница получила название «Амстердам». При них истинными хозяевами города оставались метисы, побочный результат португальской колониальной политики. В них смешалась кровь арабов, португальцев и индийцев. На протяжении столетий они были полновластными хозяевами на полуострове, a на побережье жили чернокожие жители из племени бакайя. Они строили травяные хижины и разводили тощий скот, который с завидным упорством истребляли местные паразиты и хищники. С ними метисы завели меновую торговлю и воевали. На протяжении веков не раз и не два до полуострова доносился угрожающий барабанный бой, а джунгли заволакивались дымом – это горели туземные деревни. В Кларенсе возникали и разорялись торговые дома, которые вывозили в Европу слоновую кость, каучук и, конечно, чёрное дерево. Вслед за ними на побережье была построена первая католическая миссия.

Вдали от побережья, в джунглях за горами, жили племена винду, переселившиеся из глубин Африканского континента. Они появились незадолго до прихода голландцев, и обрабатывали те небольшие клочки земли, которые им удавалось отвоевать у джунглей. Каждые три-четыре года они бросали это место и перебирались на новое. Метисы предоставили винду самим себе. При негласной поддержке голландцев за Хрустальными Горами возникла военно-торговая империя. Её возглавил некий араб с Анжуана по имени Мурат. Через семь лет он подчинил всех бакайя и большую часть винду. Благодаря обучению во французской школе Мурат хорошо знал, как надо вести себя с белыми. Став повелителем обширной территории, он запретил работорговлю и объявил христианство своей официальной религией. В Кларенсе и на побережье велась меновая торговля: за слоновую кость и каучук расплачивались каменной солью и патронами, хотя имели хождение восточноафриканские шиллинги, гульдены, колониальные франки, талеры Марии Терезии и индийские рупии. Мурат всячески поощрял приток в страну миссионеров, и вскоре в его ставке появилось целых три епископа: англиканский, католический и лютеранский. Вслед за ними потянулись многочисленные секты: квакеры, моравские братья, баптисты, мормоны… Все они безбедно существовали на благотворительные пожертвования. В результате в казну непрерывным потоком пошли деньги, да и репутация Мурата за границей значительно укрепилась.