Владимир Зенкин - Серебряный воздух

Он улыбнулся невольно. Сколько новых привычек приобрёл он за эту неделю. Что – привычек! Сколько невероятного, огромного, нового вошло в его душу! Что-то происходит с ним. Оттого – эта тревога? Он опасался спросить себя.

Ночной мрак слегка рассеивался горящими масляными лампами на шестах. Вполне различимы были фургон, палатки, ограда, вышки часовых. Ближний часовой сверху внимательно наблюдал за ним. Авдий приветственно махнул ему рукой.

Невдалеке от фургона стоял ещё один часовой в полном снаряжении, только без шлема; не из центурии, а из свиты Катона. Так распорядился сенатор. – Чего им бездельничать. Хоть какая-то польза. Не зря же их кормить, – объяснил с усмешкой.

«Польза?…» – недовольно подумал Авдий. Его часовые ничуть не хуже. Но с сенатором не поспоришь.

Он не решился открыть дверь, зайти внутрь: может быть, она уже спит или готовится ко сну… Хотя – вряд ли.

Он подошёл к окошку. Чужой охранник не препятствовал, наоборот, тактично отдалился, чтоб не слышать разговора. На стук показалось её бледное лицо.

– Не спишь?

– Конечно, нет. Ну что?

– Всё замечательно… – перебор с шириной улыбки и тоном беспечности. Её не обманешь.

– Ты расстроен?

– Ничуть.

– Что собирается делать сенатор?

– То же, что и я делаю…

– Ты – это ты. Я чувствую разницу.

– Да нет же! Просто поговорить с тобой. Принять твоё знание. Поделиться своим. Луций Катон – один из самых просвещённых людей в империи. И порядочных. Я знаю его. Я ручаюсь.

Её лицо было в тени. Но глаза блестели; странная сила из них текла к нему и проникала в него.

А в нём, от сердца к горлу, вдруг поднялась встречная томительная волна.

– Ни о чём не беспокойся. Я никому не дам тебя в обиду.

Она улыбнулась отстранённо, грустно.

– Ты… наивный.

– Я?

– Пойми правильно. Дело совсем в другом. Меня обидеть… В смысле, причинить мне вред – не так легко, как кажется. Ты не всё знаешь обо мне. Я почему-то стала беспокоиться за тебя. Я пытаюсь… почувствовать твоё будущее.

– Ты способна чувствовать будущее?

– Не знаю. Пытаюсь. Не получается… пока.

– У меня тоже, – засмеялся Авдий. – И не надо. Знать своё будущее – хлопотно и, наверное, неприятно. Следует просто жить и верить в лучшее.

– Верить в лучшее… Так просто?

Авдий приблизился к её лицу в окошке, преодолев некоторую подозрительную робость.

– Всё нормально будет, Эстрль. Всё… Ложись спать. Но о чём не думай. И я пойду.

– Хорошо.

До завтра. Всему – время. Не беспокойся о будущем. Нет причин…

– Ты не всё знаешь и о себе.

– Пусть.

– Кое-что нам понять необходимо.

Придя в свой шатёр, Авдий вытянулся на лежаке, на жёстком походном матрасе, честно попытался заснуть.

Безуспешно. В голове кружилось всё сегодняшнее: перемешка событий, слов, взглядов, мыслей… Недосказанное и недопонятное… Многозначительные расспросы сенатора… Правильно ли он отвечал на них? Не сказал ли лишнего, о чём лучше не говорить, даже сенатору.

Луций Катон так и не раскрыл своих намерений насчёт неё. Он тоже знал что-то… не стал объяснять, отделался шутками. Но дело здесь, кажется, не шуточное.

Да… Авдий тоже знает о ней то, что никто не знает. Сенатор проницательный человек. Не понял ли он больше, чем хотелось Авдию? Надо быть ещё осторожнее. Она, конечно, права…

Вскоре всё сегодняшнее пригасло и отодвинулось. В памяти сами собой всплывали события прошедших невероятных восьми дней.

То раннее утро, когда опцион первого контурбения Дист Санум с солдатами привели к нему «гостью» – молодую медноволосую особу в лёгкой длинной безрукавной одежде, не похожей ни на тунику, ни на столу, из ярко голубой ткани, отделанной синей каймой, в узких сандалиях необычной формы.

Дист Санум был многоопытным воином. Громоздкий, плотный, с крупной бритой головой на короткой шее, с грубо слепленным скуластым лицом – он являл образец спокойствия и рассудительности. За двадцать лет службы он навидался всякого, побывал во многих смертельно опасных и неожиданных переделках. Почти невозможно было его вывести из равновесия.

А сейчас он выглядел взволнованным; серые фасолевые глаза выражали тёмное недоуменье.

Отведя Авдия в сторону, отчего-то полушёпотом, он рассказал, что приключилось на рассвете.

Её возникновенья никто не видел. Первым её обнаружил Дист, уже стоящей на траве, рядом с расплывчатым коконом «серебряного воздуха».

Она была в явной растерянности, смотрела на легионеров с изумленьем и опаской. Но, кроме этих понятных чувств, исходило из её взгляда нечто необъяснимое, такое, отчего четверым вооружённым солдатам сделалось слегка не по себе.

Дист, со всей вежливостью, на какую был способен, спросил, кто она и откуда взялась. Она качала головой в беспонятьи. В свою очередь, что-то пыталась сказать им на неведомом звучном, бархатном языке.

Поняв, что беседу ему самому не наладить, опцион учтивыми жестами пригласил «гостью» прогуляться из рощи к лагерю. Уловив суть предложения, «гостья» чуть поразмыслила, оглянулась выразительно на мерцающий за спиной кокон («а не воротиться ль назад, откуда пришла, от этих подозрительных типов?…»). Но любопытство взяло вверх. В компании Диста Санума и двух его легионеров она добралась до лагеря и предстала перед центурионом.

Первым делом, надо было научиться понимать друг друга.

Авдий принялся показывать пальцем на себя, на неё, на попутные предметы, части тела, обозначать жестами разные действия, называя их. Она запоминала всё с первого повторенья, произносила за ним слова почти так же правильно, как и он.

Через недолгое время она уже смогла к нему обратиться.

– Ты… говорить всё…про всё… ты знать… я слушать, понимать… я… могу.

Он говорил и говорил весь день до вечера. Она подходила к нему совсем близко, уставляла на него свой пронзительный взгляд… Поначалу этот взгляд сбивал его с мыслей, сталкивал в тревожное замешательство.

Он с трудом приспосабливался к нему, заставлял себя не отворачиваться. Несколько дней понадобилось, чтобы он начал привыкать к этому не вполне человеческому взгляду, к глазам меняющим оттенок невесть от чего. Он привык. Он не только привык…

На второй день она уже могла говорить с ним гораздо свободней.

– Я поняла суть вашего языка. Я… как это… дотронулась до твоего знания. Тебе не обязательно говорить, объяснять. Значения слов… они у тебя в знании. Они перейдут ко мне. Есть… сила такая… её не видно. Ты не против?… что я так сделала. Ты не волнуйся. Это только – знание языка. Других твоих знаний я не трону.

«Не волнуйся»… Попробуйте-ка не волноваться, когда вам заявляют такое на второй день знакомства?