Борис Седов - Правила боя

Нужно бы послать кого-нибудь посмотреть, что они собираются делать, лениво подумал муфтий.

– Как сильны эти неверные! – вздохнул за его спиной Фадлуллах.

В это время раздался призывный клич муэдзина, и они, дружно обратившись в сторону Мекки, опустились на колени.

Со своей первой женой, девятнадцатилетней Зейнаб, муфтий Хаким познакомился в университете Аль-Азхар, где преподавал тогда общее мусульманское право.

Зейнаб была раскованной египтянкой, пила крепкие коктейли, курила дорогие сигареты, была необыкновенно красива и, судя по всему, еще в младенчестве лишилась девственности.

Она легко согласилась стать женой молодого перспективного богослова, он охотно взял ее в жены, понимая, что именно такой и должна быть старшая супруга человека, которому предстоит помимо занятий богословием и молитв, вести и неизбежную светскую жизнь среди неверных.

Вторую жену, Фатиму, он взял в благословенном племени курейшитов, девушка была не испорчена образованием и умом и, похоже, искренне любила его.

Войдя в пахнущую благовониями спальню, Хаким произнес привычную фразу:

– Ты, подобная белой верблюдице Пророка!

Фатима, заливаясь смехом и слезами, обвила его шею руками и повалила на широкое ложе из ливанского кедра. Спать в эту ночь муфтию не довелось… Зейнаб сидела на подоконнике в своей комнате рядом со спальной, курила легкую сигаретку с марихуаной, которыми угостил ее на последнем приеме в американском посольстве атташе по вопросам культуры. Она думала о том, идти ли ей в мечеть на завтрашнюю проповедь мужа или встретиться со вторым советником представительства Италии. Милая болтовня сеньора Ломбарди была намного интереснее нудных речей богослова, к тому же муж сейчас увлечен этой дурочкой Фатимой и даже не заметит ее отсутствия.

Она посмотрела на улицу – в освещенном окне третьего этажа был виден мужской силуэт, да пятеро рабочих в спецовках мутного в лунных лучах цвета курили у входа в мечеть.

Грузовики отъехали, вместо них стоял микроавтобус с потушенными фарами. Мужчины докурили, один из них аккуратно собрал окурки, завернул их в бумажку и положил в карман, и рабочие опять спустились в подвал.

Трудоголики! – с презрением подумала Зейнаб, выкинула сигарету в приоткрытое окно и легла спать. Ночью ей снился послушник Фадлуллах, ласкающий пушистыми ресницами ее живот и бедра…

Первые лучи солнца не успели отразиться в зеленых изразцах на куполе Большой Соборной мечети, слепой Малик еще не поднимался на вершину минарета, чтобы призвать правоверных к утренней молитве – аль-фаджр, даже асфальт не успел просохнуть после ночной уборки города, а пятерка одетых в спецовки мужчин по одному вышли из двери, ведущей в подвал мечети.

Шедший последним тщательно закрыл дверь, зачем-то протер платком дверную ручку и замочную скважину, потом перекрестился по-православному и сел в микроавтобус, который сразу тронулся с места и свернул в первый же переулок. Мужской силуэт в квартире третьего этажа тоже исчез.

Как раз в это время муфтий Хаким забылся недолгим сном, а послушник Фадлуллах осторожно приотворил дверь комнаты Зейнаб.

Что может быть важнее для правоверного мусульманина, чем салят аль-джума – пятничная полуденная молитва в мечети. Разве что хаддж – паломничество в Мекку, который совершают достойнейшие, а молитва в мечети доступна всем, поэтому, совершив утренний намаз, правоверные начали стекаться на окраину Берлина к новой, открытой год назад, Большой Соборной мечети.

В ограде уже сидели нищие, ради праздника надевшие самые живописные лохмотья. Они располагались вдоль стены строго по принятому в их клане ранжиру, и несколько мест еще пустовало – их владельцы переодевались в припаркованных неподалеку автомашинах.

В стороне стояли старейшины берлинской общины – немолодые солидные мужчины в дорогих европейских костюмах и, если бы не украшающая голову каждого из них чалма, можно было подумать, что готовится съезд мафиозных группировок Восточной Германии.

Впрочем, это было недалеко от истины – один из них, турок, владел крупной строительной фирмой, отмывавшей «плохие» деньги, стекавшиеся в столицу со всей Германии. Другой, араб-саудит, представлял банковские дома Арабских Эмиратов, хранящие эти деньги. Третий – соблюдал порядок в употреблении берлинцами живого женского тела, поступившего по бартеру из России, Украины и других стран бывшего Союза в обмен на турецкие куртки, футболки и джинсы. Такими словами как Молдова, Беларусь или, сохрани Аллах, Эстония, турок свою голову не утруждал.

Был и еще один, о деятельности которого знали только старейшины и полиция, в его обязанности входила связь со скинхедами, рокерами и им подобными группировками, периодически устраивающими погромы в кварталах гастарбайтеров.

Слава Аллаху, времена, когда подобные акции совершались стихийно, давно миновали. Теперь это были не внезапные вспышки насилия, направленные против иностранных рабочих, а тщательно продуманные и согласованные акции устрашения непослушных переселенцев, не желающих платить дань, которая гарантировала бы их жизнь, здоровье и работу на территории Германии.

Пятничная молитва была удобным способом встретиться и обсудить насущные проблемы не только мусульманской общины, но и Большого Берлина. В свете грядущих выборов в бундестаг вопрос о поддержке одной из партий и связанный с этим финансовый поток требовали незамедлительного направления в нужное русло.

Шейх клана берлинских нищих стоял вместе с ними, неотличимый от прочих солидных предпринимателей, как не отличались машины попрошаек от машин старейшин. Но при всей своей схожести с другими старейшинами Нищий Гасан все-таки отличался от остальных – он был суше, подвижнее, живее прочих, и, вроде бы, более нетерпелив. Постоянно поглядывая на часы, он неустанно перебирал жемчужные четки привычными к карточной колоде пальцами.

– Ты куда-то торопишься, Гасан? – спросил один из старейшин. – Час молитвы еще не наступил.

– Воин освобождается от молитвы и поста, – ответил Гасан, снова взглянув на часы, – муфтий запаздывает и я, боюсь, не услышу сегодня его проповедь.

– Но мы еще не решили вопрос с выборами!

– Выборы через месяц, а сегодняшний день уже наступил, – улыбнулся шейх нищих. – Если будет на то воля Аллаха, встретимся завтра и поговорим о выборах. Если, конечно, завтрашнее солнце заглянет в наши окна!

Он кивнул старейшинам и подошел к седобородому старику, сидевшему у самого входа в мечеть. Старец проворно вскочил и склонился перед Гасаном, шейх прошептал ему на ухо несколько слов, показал на часы и сразу же направился к машине, а старик принялся обходить нищих, тоже что-то шепча им на ухо и тыкая пальцем в часы.