Борис Седов - Правила боя

Остальные тоже поднялись на борт, сказали новичкам-матросам магические слова – Свободны! – и те с невиданной исполнительностью покинули корабль. А прибывшие отдали причальные концы и скрылись в глубине лодки, задраив за собой люк.

Дневной выпуск новостей порадовал нас сообщением о пропаже индийской подводной лодки.

Сообщение было кратким и туманным:

«По непроверенным данным из Министерства обороны Индии, вчера вечером, примерно в 21.00 местного времени, индийская атомная подводная лодка "Лакшми" совершила несанкционированный выход в море. С тех пор радиосвязь лодка не поддерживала, и обнаружить ее силами катеров береговой обороны не удалось. Официальные представители Министерства обороны данную информацию не подтверждают. По предоставленным нам Пентагоном данным спутниковой разведки, в течение ночи и утра 21.06 наблюдалась значительная активность кораблей ВМФ Индии в районе базы Кандла. Возможность захвата лодки пиратами или террористами полностью исключается».

Далее следовал комментарий, в котором говорилось о том, что лодка построена в России по заказу Индии. Потом шла масса ненужных для меня сведений о водоизмещении лодки, количестве членов экипажа и вооружении. Но, когда было сказано, что лодка может быть вооружена ракетами с ядерными боеголовками, Петр Петрович Сергачев недобро оживился.

– Кажется, началось, – сказал он неведомо кому.

Но, кто надо – понял, то есть все, кроме меня и Светланы, которая настойчиво продолжала изучение моего израненного тела, добравшись до шеи и затылка.

– Я пошел, – сказал Петр Петрович.

Он дошел уже до двери, остановился, подумал.

– Паша, пошли-ка со мной, а ты, – он ткнул в мою сторону указательным пальцем, как обычно указывал на небо, цитируя Библию, – а ты никуда не уходи, можешь понадобиться. Развлекайтесь пока, как можете…

И вышел.

Я понимал в происходящем все меньше и меньше, и это мне начало сильно не нравиться.

– Гадкий все-таки старичок, – сказала Светлана, и мы принялись развлекаться.

Дневное время для нас со Светланой прошло быстро и незаметно, но к приходу дорогих гостей, Паши и Сергачева, мы были уже помыты, одеты и сидели порознь, во избежание ненужных, не ко времени, эксцессов.

В новостях к утреннему сообщению о пропаже подлодки добавился репортаж корреспондента Би-би-си. Он стоял у ворот военно-морской базы Кандла и рассказывал о том, что лодку захватили неизвестные, экипаж был ими отпущен на берег, неясна только судьба капитана Према Чандра, который может находиться в сговоре с злоумышленниками или удерживается ими силой.

После этого показали жену капитана Чандра, молодую, но располневшую индуску с ритуальным пятном на лбу, четверых его детей, по очереди пытавшихся потрогать объектив телекамеры, и постепенно разговор перешел на условия жизни индийской семьи среднего достатка. Такие подробности Сергачева не интересовали и он выключил телевизор.

– Мне удалось кое-что узнать, – сказал Сергачев, пожевав губами. – Леша, слушай, это важно! Лодка только что пришла в Индию из Владивостока, новенькая, с иголочки, полностью снаряжена для боевого похода. Скорее всего, на борту ракеты с ядерными боеголовками. Они Индии вроде как не положены, но мы же добрые, мы делимся всем, что у нас осталось, тем более, у нас с индусами нерушимая дружба – «Хинди – руси, пхай пхай!», ети его мать! Это – атомоход, значит, автономность плавания у него неограничена, где и когда он всплывет – хрен его знает! А посему, Лешенька, вот тебе билетики на самолет, завтра вылетаешь в Питер, встретишься с Киреем, он уже маленько в курсе, и – давай, поднимай братву!

– Как – встретишься с Киреем? – спросил я, холодея. – Его же убили!

– Живой он. Я тебе не говорил разве? Извини старика, память – ни к черту.

– Я сам видел, в аэропорту, по телевизору…

И перед глазами – фигура, лежащая на полу в «Невском Паласе».

– Я говорю – живой, значит, живой, – прикрикнул на меня Сергачев.

– Паша, закажи кофе, а я пока этому… расскажу что да как.

Паша, видимо, «что да как» знал, потому что не стал звонить по телефону, а пошел заказывать кофе с плюшками прямо к дармштадтской горничной, и не было его довольно долго, словно варили они там не кофе, а добротный наваристый суп из костей, постоянно его перемешивая…

– Ты, Леша, помнишь, конечно, как в нас с тобой стреляли на Сенной площади? Помнишь? И правильно делаешь, такие вещи надо запоминать, чтобы врагу потом ответить тем же. Так вот, после этого неприятного эпизода я Кирею строго-настрого запретил нос из нашего особнячка на Каменном высовывать и даже из дома на двор выходить пореже. А для таких случаев у меня уже давно были припасены два мужичка, не скажу, что очень уж сильно на Кирея похожие, но издалека, или в полумраке, или впопыхах вполне перепутать можно. Утром Кирею позвонили, кстати, от твоего имени, будто ты чего-то в гостинице забыл и перед отлетом туда вернулся, я одного из этих мужичков в гостиницу вместо него и направил. Где он геройской смертью и погиб.

– Вроде как нехорошо мужичка-то на смерть посылать? – язвительно поинтересовался я.

– А Кирея на смерть посылать – хорошо? И потом, с мужиками этими с самого начала уговор был, если что – в них стрелять будут, и гранаты бросать, и с ножом на них кидаться. А они бомжевали не первый год, для них в тепле и сытости хоть сколько пожить – за счастье, потому и согласились. Так что – все честно, Лешенька, все честно…

Может, оно и честно, но не по душе мне кого-то другого вместо себя на смерть посылать, но говорить я этого Петру Петровичу не стал – к чему старика лишний раз расстраивать.

Питер встретил меня такой же, как и в Гамбурге, жарой, но на этом сходство с Германией кончилось.

Я быстро и без проблем прошел таможенный досмотр, потому что не только не вез с собой ничего запрещенного, но и вообще не вез ничего. В руках был портфель-дипломат с детективом, который я читал в полете, газетой, зачем-то купленной в аэропорту, и взятым на всякий случай зонтиком. От оскорбительной процедуры ожидания и получения багажа я был избавлен и сразу прошел к выходу, на стоянку такси.

Перед самым вылетом из Гамбурга Паша спросил меня, не позвонить ли в Питер, чтобы подогнали машину в Пулково, и я гордо отказался. Хотелось не спеша проехать через весь город, посмотреть, как живет Петербург после юбилея, во что одеты по летней жаре питерские девчата и вообще – побыть частным гражданином Алексеем Костюковым, а не призраком Господина Головы.

На площади перед аэровокзалом стояла привычная толчея. Люди кавказской, украинской, молдавской и среднеазиатской национальностей представляли заметное большинство среди прибывающих и улетающих пассажиров. Во всяком случае, казалось, что их больше. Они постоянно перемещались с места на место, гортанно перекрикивались, призывая друг друга, махали руками, громко смеялись и вообще вели себя непринужденно, как дома, отчего русские были опасливо тихи, стараясь обходить стоящие на дороге группы темпераментных иноземцев, и даже я – большой, крепкий и уверенный в себе мужчина, почувствовал себя не в своей тарелке.