Олег Джурко - Тротиловый эквивалент возмездия-1. Предназначен в палачи. Боевик

В Дубраве Стеба сначала поблевал в туалете, а затем они снова заняли отдельную кабинку. Едва к ним вошла многозначительно улыбающаяся Танька, позеленевший с перепою прапор тут же стал стаскивать с нее трусы. Танька что-то шепнула ему на ухо, и прапорщик весело хлопнул в ладоши!

– Ну, девка, ну, ты даешь! Сашка не против! Звони твоей подруге и помчались к ней на хату…

– Я пас, товарищ старший прапорщик. Не до баб мне. Зона ждет, какие тут бабы… – Промямлил с досадой Коробейников.

– Отставить, рядовой Коробейников. Кукуха скорей сам сядет… Гуляй, я сегодня добрый!

Танька принесла два по двести водяры, по бутерброду с икрой и побежала переодеваться. Стебельков в муках заталкивал в себя пойло, но водка валом мерла обратно. Испоганив водяру в стакане отрыжкой, прапорщик решил передохнуть и откинулся в кресле. Он закрыл глаза. Красные прозрачные веки на зеленом лице алкаша производили зловещее впечатление. Александр стал подумывать как бы отмазаться от прапора и свинтить в казарму. Наблюдая торг прапора и особиста за свободу его, Коробейников так испереживался, что не нужны ему были девки, не хотелось даже нарезаться до усрачки…

И тут Стебельков открыл глаза. Зрачки его были расширены до предела. Он достал косячок, беломорину, набитую анашой, судорожно затянулся пару раз. Его скрутила судорога, он грохнулся с кресла под стол. Подбежала Танька со стаканом кефира.

– Ну, чо Саша, моргаешь. – Кокетливо улыбнулась Танька. – Струхнул малость? Толян счас оклемается. Нет вопросов! Давай вытаскивай своего друга из-под стола, а то он там до утра дрыхнуть будет. Отпаивать будем Анатолия кефирчиком. Не в первой. Держи стакан.

Танька прижала плоскую грудку Стебы своими грудями к спинке кресла и, вцепившись короткими пальцами в синие губы Стебы, разодрала ему пасть.

– Сашка, давай лей кефир в глотку! – Вскрикнула Танька, запыхавшись. – Лей, тебе говорят, пока держу, а то этот крокодил мне пальцы отхватит!

Прапорщик проглотил кефир и тут же схватился за живот. Мелко семеня надраенными до блеска сапогами, Стебельков умчался в туалет. Танька достал из-под увесистых грудей кружевной платочек. Утерла с пухлого личика пот, вместе с пудрой. По хозяйски оглядела шею, плечи и руки Коробейникова.

– А ты в форме, солдатик. Толян тебе говорил, что подруга моя Лиза бесплатно не дает? Ты очень ее хочешь? И денежка у тебя имеется?

– Все имеется, – достаточно грубо оборвал Коробейников Таньку.

– С Тольки теперь мало толку. Мужчина он ого-го, но лишь когда примет на грудь не больше пол-лиры. А? Солдатик? Зачем нам Лизка? Поедем Ко мне втроем. Тольку уложим баиньки. Пусть проспится. Он в обиде не будет. Зачем тебе денежку тратить?

От прищуренных насмешливых глазок Таньки, Коробейникову стало муторно. Он считал, что ни одна женщина больше никогда не застанет его врасплох, никогда не смутит. И на тебе. Стоило Таньке посмеяться над бедностью солдата…

Блин, а глазки у Таньки совсем не блядские. Жиром заплывшие, но умные и насмешливые глазки хитрили так простодушно, что хотелось потискать эту жирную бабу… Или хотя бы хлопнуть по заднице и сказать от всей души: " Какая же ты, Танька, оторва"!

Сашка через силу улыбнулся толстушке.

– Ну, чо ты такой смурной, в самом деле? Ну, чо ты сдулся совсем? Кто тебя обидел? – Жалостливо спросила Танька. – Надоела служба? Понятно, домой хочется солдатику. А у меня уютная квартирка… Тебе понравится…

– Нет у меня дома, – вдруг признался Коробейников. – Турнул меня батяня пинками.

– Алкаш, поди, твой старикан? – Татьяна задернула шторы поплотнее и присела к Сашке на колени.

Она была вовсе не тяжелой. И телеса богатые ее были вовсе не кисельными.

– Ого! Что это за червячок у тебя в штанах зашевелился! – Татьяна ловко добралась до бивня солдата и стала крепко его стискивать. Она облизнула губы. Александр обнял ее. Но она ловко выскользнула из объятий.

– Ты посиди тут. Я Лизавете кину сотню, чтобы она Толика отвезла в часть. А то будет колобродить, только испортит нам кайф. Он сделает все, что я скажу. Ведь это он тебе устроил сегодня увольнительную. Он тебя у ротного до утра отпросит. Посиди, пивка попей, побалдей полчасика и поедем. Может быть, тебе вместо водочки коньячку подать?

Боже! Ну что за люди, эти бабы! Мертвого из могилы поднимут, если им очень приспичит. Ну, бабы! И страх сгинул, как наваждение! Коробейников протянул Таньке три десятки баксов. Звучно хлопнул Таньку по заднице.

– Неси шампанского, хозяйка!

Сказал эту затасканную глупость и почувствовал себя хозяином кабинета, где сейчас начнется на радостях такая попойка, что Никодимов вздрогнет.

Приплелся Стебельков. Весь скрюченный. Почерневший.

– Язва, сука, проснулась. – Сказал Стебельков. – Ты это, поезжай к Таньке без меня. Я обо всем договорился, за все уплачено. Денег не давай. Особенно баксов не показывай. Танька телка центровая, но на зелень слаба… Напоят тебя со старухой самогонкой на карбиде и приставят ноги твоим баксам.

– Товарищ прапорщик, вам же плохо. А, может, я отвезу вас в санчасть? Найду частника. Бабки у меня есть.

– Не рыпайся, хлопец. Хватит базарить: товарищ, товарищ. Вор вору – не товарищ, а подельник. Какой х-й я тебе товарищ? Не усек еще? Подельники мы, хлопец! Все мы, бля, подельники. Зови меня Толян. Кликуха у меня Стеба или Стебанутый.

– Вас в санчасть надо с язвой-то?

– Заколебал, Санек! Кончай базар! Что говорю, то и делай. Таньку нельзя лажать, она мне нужна! Обслужишь по первому разряду! Прикольная телка! Вот увидишь. Очень пробивной бабец! У меня все схвачено, за все заплачено. Лизка меня отвезет в конюшню. А ты, хлопец, будь на вокзале в шесть утра. Торгошин привезет на вокзал зам. нач. штаба. Обратно тебя захватит. Классно оттянешься, хлопец.

– Анатолий Кондратьевич, зачем гусей дразнить. А если кто настучит особнякам, что я не ночевал в казарме.

– Не твово ума это дело. Усек? Все пучком, хлопец. Ты, главное, приготовь завтра штуку зеленых. Вечером я сам лично передам капитану. Говорю же, отмазали тебя. Гуляй, Вася!

Самогонку, что налила ему Танька, прежде чем лечь под него, Коробейников выплеснул под кровать. Толстуха действительно трахалась классно. Она проделала все известные приемчики возбуждения мужчины.

Хотя перегородки спаленки были дощатыми, как все в частном домике ее матери, Александр освоился в постели Таньки быстро. Никогда еще он не переживал наслаждения такой глубины. Как же удивительно сказывались резкие перепады настроения от страха перед тюрягой до хлесткой радости нового обретения Свободы. Свободный, он совершенно не чувствовал опустошения. Все что замерзло в нем за последние дни под угрозой разоблачения, постепенно оттаяло. Он готов был провести в широкой мягкой постели Таньки хоть целую неделю безвылазно.