Сергей Алтынов - Зона особого внимания

– Как, Маршал твой отец? Он жив?

– Не знаю… – парень впадал в ступор.

Маршал был еще жив, но его рана оказалась смертельна. Пуля раздробила позвоночник и прошла рядом с сердцем, повредив аорту. Он умер по дороге в «Скорой», так и не придя в сознание. Костя поддерживал его голову, даже когда машина, развернувшись на полпути, подъехала к моргу. Там сердобольные санитары сделали ему укол прямо через рукав. Реакция превзошла ожидания, Костя впал в состояние апатии и молча, вяло выполнял то, что ему говорили.

К середине следующего дня Каменев знал о Косте многое. Прописан он был в Курске по адресу, откуда, по данным местной милиции, ушел на службу в армию и с тех пор не возвращался. При обыске особняка Штурмана нашли Костины больничные документы, Каменев побывал у лечащего врача, по словесным портретам представителей «Союза ветеранов локальных конфликтов», которых описал врач, легко угадал Штурмана и Болта и дорисовал себе следующую картину: Маршал, узнав, что Костя его сын (а может, он и раньше это знал), взял его к себе телохранителем. Когда предательство Болта раскрылось, произошло побоище; Костя, защищая отца, участвовал в стычке и оказался единственным из уцелевших. Кто из погибших в особняке был на стороне Маршала, кто в команде Болта, без помощи Кости разобраться было невозможно.

Медики не хотели пускать Каменева к Косте, тот был в шоке, лежал пластом, на вопросы не отвечал, смотрел в пространство… Каменев узнал картину выхода из очередного «состояния берсерка», которую нарисовал врач из психдиспансера. Тем не менее майор настоял на визите.

Костя лежал один в четырехместной палате. Стерильная чистота, хотя вид тумбочки, кровати, постельного белья говорил о том, что больница дошла до крайней степени материального убожества.

Против ожидания, Костя узнал Каменева сразу.

– Отец умер… – не то спросил, не то сообщил он бесцветным голосом.

– Да. Еще по дороге в больницу, при тебе.

– Я знаю.

– Нам надо поговорить, Костя.

– О чем…

– Для начала о похоронах твоего отца. Я его давно знаю. Это был большой человек. – Каменев намеренно начал с этой, далеко не главной для него темы.

– Я знаю.

– Похороны послезавтра, тебе нужно там быть. – Каменев не блефовал – перед поездкой в больницу он позвонил в морг и узнал, что там уже побывала целая делегация солидных людей среднего и пожилого возраста, подъехавших на нескольких джипах и «мерсах», и условилась о похоронах, назначив день, час и порядок церемонии.

На слова майора Костя отреагировал так же безразлично:

– Я буду.

– Хлопотами есть кому заняться, но и тебе надо бы поучаствовать. – В этом Каменев сильно сомневался, однако надо было как-то растормошить пацана.

– Я знаю. Я хочу сегодня поехать туда, в особняк, если меня отпустят.

– Там никого нет.

– Сегодня там должен быть Станислав Иванович и его люди…

Каменев понял, что начал не с того конца. А Станислав Иванович – уж не Штурман ли это? Похоже, Костю держали там за лоха…

– Костя, ты многого, наверное, не знаешь. Когда ты узнал, что Маршал, то есть Георгий Константинович Терентьев, твой отец?

– Вчера. За минуту до того, как его убили. Он сам сказал. – Лицо Кости искривилось.

– Та-а-ак. Ну тогда слушай.

Каменев говорил минут сорок. Это был тот же рассказ, который слушал несколько дней назад Саня-практикант, правда теперь акценты майор расставлял наоборот: законники, и лучший из лучших среди них, Маршал, выглядели если не примером для подражания, то уж во всяком случае как вполне порядочные люди – не чета политикам, банкирам и иже с ними. Майор чувствовал вину перед Маршалом: не сообщил ему о предательстве Болта, а ведь Маршал помог ему, когда надо было усмирить бунт в колонии. К тому же было жаль пацана: прошел Чечню, воевал честно, валялся в больнице никому не нужный, пока не подобрали его бандиты для своих темных дел… За неделю с небольшим, проведенную в особняке Штурмана, парень, похоже, ничего не понял.

И все же умолчать о том, что Маршал был вором в законе, было нельзя. Парень это все равно узнает, и не позже чем послезавтра, на похоронах. Он наивен, хотя совсем не дурак, просечет, что к чему.

– Плохой из вас руоповец, товарищ майор, – вдруг скривился Костя. – РУОП создан для борьбы с оргпреступностью, по вашим словам, воров в законе не сажать надо, а… в рамочку и в музей. Вот ФСБ думает иначе.

– Откуда ты знаешь, как думает ФСБ?

– Неважно откуда.

– Нет, все же…

– Это допрос? Я арестован?

Каменев понял, что опять забрел не в ту степь. Чертов пацан! Ничего себе сумасшедший! Да в больнице его просто не раскусили. Вернее, майор не так понял врача. Видимо, в жизни этого парня случаются полосы, когда он – «берсерк», невменяемый (врач пояснил, что означает это слово), а в остальное время он, выходит, вполне нормальный и неглупый парень.

– Нет, ты не арестован. Мы знаем, что Болтянский – тебе знакома эта фамилия? – предал твоего отца и явился, чтобы с ним расправиться. Если ты в перестрелке защищал отца, это необходимая оборона. Следствие будет, конечно, но ты на нем выступишь в качестве свидетеля.

Костя молчал. Взгляд его опять был устремлен в пространство, вопросов майора он больше не слышал или делал вид, что не слышит. Каменев видел: пользы от визита – ноль. Пора было уходить. И тут майор, повинуясь внезапному импульсу, спросил наудачу:

– А тебе не встречался такой человек: возраст немного постарше меня, но крепкий, рост тоже, как у меня, без брюшка, глаза светло-серые, зрачок почти черный, волосы русые, с сединой, зачес назад, залысины, нос прямой, правая ноздря чуть порвана, усов и бороды нет, хотя ему ничего не стоит загримироваться. Одевается аккуратно, обычно – темный костюм, белая рубашка, неяркий галстук. Между прочим, отставной полковник ФСБ.

Взгляд Кости опять стал осмысленным. Он, не отрываясь, смотрел на Каменева, но по-прежнему молчал. «Вроде теплеет», – подумал майор, еще не веря в удачу, и продолжал с воодушевлением:

– С ним вместе мог быть его ближайший помощник, человек среднего роста, плотный, широкоплечий, короткая стрижка, волосы темные, рот несимметричный, нос широкий, особенно в переносице, лицо широкое, брови густые, темные, немногословен… А?

Костя молчал, но взгляд стал еще напряженней. «Ну не молчи же, говори, ведь ясно, что ты с ними пересекался…» Майор, гипнотизируя Костю взглядом, почувствовал вдруг, что вспотел, хотя в палате было прохладно.

В голове у Кости был сумбур, но звона в ушах не слышалось, ничего похожего на знакомое состояние неудержимой ярости не возникало. Рано или поздно все равно станет ясно, что никакой он не свидетель, все до одного трупы в особняке, кроме отца, на нем. Фээсбэшники приедут сюда с минуты на минуту, и что? Какой смысл молчать? Ему не выкрутиться, да и надо ли… Жить дальше у Кости большого желания не было, а майор Косте почему-то нравился куда больше фээсбэшников и этих липовых представителей «Союза ветеранов», оказавшихся, как и его отец… Эх, отец, отец…