Крэйг Томас - Дикое правосудие

Четыре фигуры в шлемах и комбинезонах повернулись к Воронцову. Момент настал. В это мгновение никто не был взяточником и осведомителем, никто не состоял на жалованье у мафии, никто не оставался безразличным. Это было…

Воронцов кивнул. Самый рослый омоновец отвел ногу, попятился и нанес короткий мощный удар в хрупкую деревянную дверь. Дверь треснула и выгнулась вовнутрь. Не такой уж громкий звук…

…моментально потонувший в чудовищном грохоте. Волна пламени обволокла омоновца в тот момент, когда он восстановил равновесие. Двое других с криком отпрянули в стороны. Затем пламя опало. Человек, лежавший на полу, уже не горел, а только тлел. Воронцову казалось, будто он еще слышит крики, но это могло быть следствием шока. Нет, крики послышались снова. Не от омоновца, убитого взрывной волной и пламенем, а из глубины квартиры.

Воронцов неуклюже двинулся вперед. Ноги были как ватные и плохо слушались. Кто-то сбоку от него тихо повторял: «Нет, нет, нет, нет…» То был Дмитрий, лишившийся своего долгожданного подарка.

Локу чудились крики: протесты Бет против того, что вторглось в ее жизнь и собиралось лишить ее земного существования. Лок не мог не думать об этом. Его рука судорожно сжимала бокал с виски, разбавленным его неизбывной тоской. Он, не отрываясь, смотрел на коричневатую маслянистую жидкость вместо того, чтобы пить ее.

Потом его взгляд уперся в автоответчик, словно аппарат таил в себе некую невысказанную угрозу. Кассета была полна выражениями соболезнования и симпатии. Он прослушал каждую запись и не ответил ни на один звонок. Женщина из музыкальной группы, которой очень не хочется снова беспокоить его, но… Фред с множеством глубоких вздохов и искренним неуклюжим состраданием, купивший билеты на бейсбольный матч и теперь не знающий, что с ними делать… Суровый женский голос из библиотеки Конгресса, интересующийся, когда он собирается забрать книги, заказанные перед последней командировкой… Новые выражения симпатии, бессвязное, нелепое, нереальное бормотание людей, видевших его на краю пропасти и не знавших, как его спасти. Он отключил автоответчик.

Билли не успел добраться до какого-нибудь из многочисленных пистолетов, хранившихся в доме. Его застрелили в ванной, где и было обнаружено тело. Его голова повернулась набок, словно опущенная на плаху, кровь из раны на щеке, словно жидкая блевотина, стекала по подбородку в белую фаянсовую ванну. Бет едва ли успела пошевелиться в постели – Лок мог радоваться хотя бы этому. Одеяла и простыни даже не смялись, но в них появились два черных отверстия. Затем пули прошли через ее тело и углубились в матрас. Туго натянутые простыни прилипли к постели, засохшая кровь удерживала их на месте, словно наклеенные почтовые марки.

Лок смотрел из окна своей гостиной на полуденное солнце. Свет преломлялся слезами, застилавшими ему глаза. Ощущение дурноты стало уже привычным.

Его переполняли гнев и ненависть, он искал способа и возможности отомстить. Ему хотелось знать, кто это сделал. Он не мог избавиться от ощущения, что его обманули, словно Бет была ценной фарфоровой статуэткой, разбитой наглым посетителем. Вылив в горло остатки виски, он поперхнулся и побрел в ванную, где его снова вывернуло наизнанку.

Когда Лок вернулся в гостиную, телефон заливался звоном, словно возмущаясь невниманием со стороны хозяина. Лок поднял трубку, слишком поздно осознав, что именно это ему меньше всего хотелось бы сделать.

– Слушаю, – его голос звучал странно, словно не принадлежал ему.

– Джон? – иностранный акцент. Не американец.

– Да, это Джон Лок. У вас важное дело? Прошу прощения, но я…

– Джон, это Пит… Петр Тургенев. Я понимаю, почему вы не узнали меня. Я хочу сказать, как мне жаль… как я рассержен.

У Лока саднило в пересохшем горле. Во рту стоял отвратительный привкус желчи, смешанной с алкоголем. Он внезапно понял, что больше суток ничего не ел и в то же время не просто смотрел на спиртное.

– Я не хочу говорить! – выкрикнул он, поражаясь самому себе.

– Джон, я понимаю, – успокаивал Тургенев. – Я чувствую это. Не вторгаясь в ваше личное горе, Джон, я тоже это чувствую.

– Спасибо, Пит, – Лок ухватился за сочувствие, словно собираясь утащить его на глубину, где он сам сейчас пребывал. В конце концов нашелся кто-то еще, понимавший, что все это означало.

В отличие от «Вашингтон Пост», раскрытый номер которой лежал на маленьком столике рядом с телефоном. В своем обычном разухабистом стиле газета сообщала в заголовке о «Кровавой расправе над Грейнджерами». Пространная статья, занимавшая почти всю полосу, пестрела подзаголовками типа «Среди жертв числится известная покровительница искусств» и «Ожидается падение котировок акций „Грейнджер Текнолоджиз“». Все было чистенько и аккуратно, с подсчетом точной стоимости Билли и Бет на рынках промышленности и искусства. Каких еще заголовков мог бы пожелать для себя любой добропорядочный американец, погибший насильственной смертью?

– Джон, вы еще слушаете? – доброжелательность Тургенева стала настойчивой, почти собственнической.

– Да. Извините… – блестящий ум Бет и ее качества вашингтонской великосветской хозяйки в равной мере превозносились в статье. Деловые качества Билли и его знание рынка получили почти такую же высокую оценку – теперь, когда он умер.

– Послушайте, Пит, я и в самом деле не могу сейчас разговаривать.

– Понимаю. Мне просто хотелось сказать вам, что я понимаю.

– Спасибо.

– Это было ограбление?

– Да, – ответил Лок. – Дюжина картин, все ее драгоценности и так далее, – он бессознательно повторял слова Фолкнера, словно запрограммированный на выдачу лишь определенного количества информации.

Его желудок снова угрожающе содрогнулся, и он прищурился от света, бившего из-за кружевных занавесок. Бет купила их, сама повесила их…

– Как ужасно.

– Да.

– Я знаю… нет, я не должен этого говорить, Джон. Просто имейте меня в виду, если вам что-нибудь понадобится. Все, что угодно – даже если вам вдруг захочется просто с кем-нибудь поговорить… Скажите, должен ли я сейчас же поговорить с Ван Грейнджером?

– Нет, я сам это сделаю. Он уже выехал из Феникса.

– Должно быть, он совсем сломлен горем.

– Да… что-нибудь еще?

– Нет. Просто симпатия, Джон. Понимание. Держитесь!

– Да, Пит.

– Мы все любили ее, Джон…

– Да.

Лок положил трубку с такой осторожностью, словно гладил маленького дикого зверька. Пит Тургенев – о, Господи! Кто бы мог подумать, что КГБ обладает такой бездной чувствительности? Телефонный звонок вынес Лока еще дальше на рифы горечи и отчаяния. Вечерний приезд Ван Грейнджера казался символом конца, утверждением потери, которую невозможно вынести, оставшись самим собой.