Алия Амирханова - Тайный агент

– А что, разве отец не от болезни умер?

– Выходит, тебе не сообщили… Его убил один пришлый парень. На ночлег в церковь попросился, твой отец, понятное дело, пустил… Доверчивый батюшка был, людям верил. Кто на ночлег попросится, того и пускал. Никому не отказывал. Правда, на чужака церковь не оставлял, вместе с гостем ночевал: накормит, исповедует. В тот роковой день у него тоже кто-то в церкви ночевал. Отец Виктор утром батюшку обнаружил, – гостя, понятно дело, уже не было. Сделал своё чёрное дело – сбежал, ещё и церковные деньги с собой прихватил. Прими мои соболезнования.

Лёня ничего не ответил, его душили слёзы.

Родительский домик был таким же, как год назад. Когда-то толстый, пятистенный дубовый сруб с годами ужался, стал меньше в размерах, но всё равно смотрелся солидно; такой весь подтянутый, аккуратный, с белыми занавесочками на окнах. Та же узенькая дорожка из плитки вела к крыльцу, правда, сейчас она была припорошена снегом, и цветов по краям тоже не было. Близилась зима. Встречать Лёню на крыльцо вышел отец Виктор, друг отца и тоже священник в их же церкви. Они сердечно обнялись. Раздевшись в прихожей, прошли в общую комнату.

– Отец там, – священник указал на шторку, которая отделяла небольшую часть комнаты.

Отодвинув рукой занавеску, Лёня вошёл в маленькое помещение, где посредине на табуретках стоял гроб. Отцу было шестьдесят пять лет. Совсем ещё не старый! Он стоял у гроба и смотрел на лицо отца, и как будто видел его впервые. Может, так оно и было. Они никогда ранее не сидели напротив друг друга, не вели задушевных бесед, не спорили. Всё было как-то отстранённо, быстрое общение на уровне: "Как дела? Нормально» А сейчас он стоит, и его сердце разрывается от боли, что единственного родного человека, который у него был на этом свете, он не разглядел, не понял, не наговорился с ним. Как такое могло случиться? Он стоял и не знал ответа. Слёзы лились из его глаз, но он не замечал их. Болью сжималась грудь от мысли, что в то время, когда он спасал больного от смерти, его собственный отец умирал, и никого не было рядом, кто бы помог.

Какая чудовищная несправедливость! Прости меня, папа! Прости! За чёрствость прости, за невнимание. Мы ведь с тобой были единственно родными на этом свете. Кроме тебя у меня никого нет. А теперь и ты оставил меня. Я теперь, папа, круглый сирота. Прости меня, папа. Прости…

Лёня простоял у гроба больше часа, пока отец Виктор не увёл его. Усадив за стол, священник заметил, что Лёня буквально горит: у него поднялась высокая температура, начался сильный озноб, его всего трясло. Напоив Лёню специальным лечебным чаем с малиновым вареньем, отец Виктор уложил его в кровать. Лёня пролежал в бреду с высокой температурой почти двое суток. На третий день, как раз в день похорон, ему стало лучше.

Похоронить отца пришли не только свои односельчане, но и жители соседних сёл. Лёня был потрясён, насколько отец пользовался уважением среди прихожан, и как сильно его любили. Буквально каждый, прощаясь с отцом, благодарил его за добро, сделанное именно ему. Лёня понял: отец принадлежал всем, а не ему одному.

Он не уехал сразу же после похорон. К вечеру опять поднялась высокая температура и болезнь продолжилась. Позвонив на работу, Лёня взял отгулы.

Шли восьмые сутки, как Лёня был в деревне. Чувствовал он себя уже хорошо. Вечером, перед отъездом, они сидели с отцом Виктором на кухне: ужинали и разговаривали. Конечно же, говорили об отце.

– Твой отец, Лёня, очень любил людей, верил в них. Ты заметил, с каким выражением на лице он умер?

– Спокойное лицо, я бы даже сказал умиротворённое.

– Именно, сын мой. Умиротворённое. Он простил своего убийцу. …Чуть было не забыл, – и священник, достав из кармана рясы фотографию, положил её перед Лёней.

Фотография была сделана давно, небольшая в размерах, она достаточно хорошо сохранилась. Чувствовалось, что её владелец берёг снимок, а это означало, что те, кто был изображён на фото, дороги ему.

На снимке Лёня сразу же узнал отца. Сидящая рядом с ним женщина с ребёнком на руках – скорее всего его мать и он сам. Лёне здесь было года четыре, не более.

Вот, значит, как выглядела мама.

Лёня неотрывно смотрел на изображение женщины на снимке. Он впервые видел свою мать, фотографий её в доме не было. Старый снимок его с родителями разбередил ему душу, наверное, потому, что он остался без отца, и женщина на фотографии – единственное родное существо, которая, возможно, жива и ищет его, а значит, он не один. От этой мысли в груди его заметно потеплело.

– Это ты с родителями, – отец Виктор прервал мысли Лёни. – Эту фотографию твой отец всегда при себе носил. Любил он твою мать, да и тебя, конечно же. …Мечта у него была: монастырь при нашей церквушке создать. Жалел он заблудших, всё время повторял: "Куда им бедным поддаться?". К нам в церковь за пару дней до смерти твоего отца парнишка забрёл. Худенький, невысокого роста, а от чего ему здороветь? Отца нет, мать беспробудно пьёт. Его отчим выгнал. Парнишка тот слёзно умолял разрешить при церкви остаться, на какую-нибудь работу просил принять. Твой отец, понятное дело, не смог отказать. Слух у парня оказался отменный, а нам как раз и псаломщик, и пономарь требовались. В общем, остался он у нас. С твоим батюшкой подружился, не отходил от него. Тот его и крестил, и стал обучать церковному песнопению. Сашей парня звали, тезка твоему отцу. В церкви он и жил. Я к чему это рассказываю? Недолго парень у нас пробыл. Дня три, не более. Как батюшку убили, так и пропал. Даже паспорт свой не прихватил, у нас и оставил. Он сам твоему отцу его на хранение дал… Куда он без документов? Я вот всё думаю: не мог тот преступник его, как свидетеля, тоже убить?

– Не знаю, отец Виктор. Вообще-то в фильмах показывают, что убийцы свидетелей не оставляют.

– Жаль парнишку. Он на седьмом небе был от счастья, что к нам попал. Настрадался бедный, и батюшка его полюбил. Хорошая была мысль у твоего отца насчёт монастыря. Много в наших краях и страждущих, и заблудших. Они бы смогли в монастыре через Бога к согласию в душе прийти. Жаль, некому дело продолжить. Я уже стар. …Ирод проклятый, этот преступник, такого человека погубил! Ну, я думаю, Бог с него строго за этот поступок спросит. Он ведь, окаянный, не побоялся нательный крестик с батюшки твоего сорвать. Чтоб у него руки отсохли!

– Отец Виктор, что вы говорите? – голос у Лёни дрожал от посетившей его мысли. – Крестик с шеи отца… убийца украл?

– Да, сынок, ничего нынче люди не боятся, хотя, может быть, твой отец его тому парнишке, Сашке то есть, сам отдал, когда крестил. Если так, то хорошо бы.

Лёня уже не слышал, что говорил священник, все его мысли были о другом.