Гуннар Столесен - Спутники смерти

— Метте Ольсен, улица Дага Хаммаршёльда.

— Спасибо. Увидимся.

— Ага. Давай.

— Будь здорова, — сказал я, но она уже не услышала — положила трубку.

Я подошел к окну и выглянул наружу. Снега по-прежнему не было, так что любоваться пришлось на черный, как рукав смокинга, асфальт. Не задерживаясь больше в конторе, я отправился в путь.

В квартире у Метте Ольсен на третьем этаже веселье шло полным ходом. Я услышал это еще на лестнице. На мой звонок открылась соседняя дверь, показалась пожилая женщина в коричневом пальто и серой шляпе. Я было подумал, что она просто собралась выйти из дома, но она окинула меня скептическим взглядом и раздраженно спросила:

— Что, тоже к ним пожаловали?

— Видите ли, я…

— В таком случае потрудитесь передать своим друзьям, что, если они немедленно не прекратят этот шум, я снова позвоню в полицию! Они тут с пяти утра сходят с ума.

— С пяти утра?

— Вот именно. Они разбудили меня, когда пришли. Я этого не потерплю, могу вам твердо это пообещать.

В этот момент дверь Метте Ольсен приоткрылась и музыкальный грохот вырвался на лестничную площадку. В проеме стоял небритый рослый дядька лет сорока, одетый в лучших традициях вечной классики из универмагов «Фретекс», а именно — дешево и сердито. Он попытался сфокусировать на мне взгляд.

— Чево надо?

— Метте Ольсен, — сказал я голосом, полным надежды. Мужик непонимающе уставился на меня. — Хозяйка. Она дома?

— Метте-то? А как же! А чево надо?

— Вы ее охранник?

— А твое какое дело? Ты из собеса что ли?

— Что-то в этом роде. Можно войти?

Вместо ответа он повернулся к комнате, откуда гремела неузнаваемая шведская танцевальная музыка, так громко, что скорее была похожа на пароходный гудок.

— Ме-е-е-етте! — раздался его рев как запоздалое эхо семидесятого года.

— Чево там? — ответил тонкий высокий голос откуда-то из глубины квартиры.

— Тут чувак какой-то с тобой хочет поговорить!

— Ну так пусти его!

Соседка тем временем подошла ко мне так близко, как будто она работала моим телохранителем, и громко фыркнула мне прямо в ухо:

— Вы действительно из социальных служб? Вы, я надеюсь, выставите ее отсюда? Потому что, сами видите, дольше так продолжаться не может.

— Вообще-то я по другому ведомству, — ответил я, но тут человек в дверном проеме повернулся ко мне лицом и кивнул.

— Слыхал, чё она сказала? Давай заходи!

Он даже подмигнул! Клянусь, меня еще никогда так радушно не встречали в подобных местах.

У соседки был настолько решительный вид, что можно было подумать, она тоже собирается войти, но она осталась стоять около порога. Здоровяк, не заставляя себя ждать, так грохнул дверью, что бедная тетка вынуждена была отскочить, чтобы ее не сдуло порывом ветра.

Из глубины квартиры, видимо из гостиной, доносилось неразборчивое жужжание нескольких голосов, которое яростно заглушала громкая музыка. В прихожую тянулся запах алкоголя и гашиша. Я попытался найти взглядом Метте Ольсен.

В гостиной было восемь человек, итого вместе с чудом-юдом, открывшим мне дверь, девять. Три женщины и шестеро мужчин. Самому старшему было на первый взгляд около шестидесяти, младшему — восемнадцать-девятнадцать лет. Я подумал, что он-то и курил гашиш, а остальным было уже довольно музыки. Лица у мужчин были небритые, заплывшие, лишенные какого-либо выражения, с бессмысленными глазами. Двигались они так вяло, что смотреть было жутко: впечатление такое, как будто нервная система у них была выжжена алкоголем. Все, что они делали, выглядело как в замедленной съемке, причем пленку крутил киномеханик, еще более пьяный, чем они сами.

Женщины, впрочем, выглядели не намного приличнее. У той, что постарше, были огненно-рыжие волосы с давно не крашенными седыми корнями. Степень ее опьянения не поддавалась описанию. У второй — черные, как у цыганки, волосы, но цвет, конечно, был ненастоящий; судя по произношению, она была с севера, возможно из Хордаланна. Третья была Метте Ольсен.

Она сидела, тяжело нависнув над столом, подперев кулачками маленькое худое личико. Она выглядела лет на десять старше, чем тогда, три года назад, когда я увидел ее впервые. Волосы осветлены беспорядочными прядями, а косметика, наложенная часов десять-пятнадцать назад, теперь превратилась в черные круги вокруг глаз и красный небрежный росчерк помады, как кривая ухмылка украшавший правую щеку. Блузка была наполовину расстегнута, так что виден был серый лифчик в пятнах от кофе или пива.

Метте сжимала стакан, в котором плескалось что-то явно неразбавленное, может, водка. Она медленно перевела взгляд на меня:

— Чего надо?

Я, признаться, и сам себя в этот момент спрашивал о том же. Но раз уж пришел…

— Не знаю, помните ли вы меня.

Она взглянула на меня, и слабая тень узнавания промелькнула в ее глазах.

— Где мы встречались?

— Я был у вас дома несколько лет тому назад. Служба охраны детства.

Настроение в комнате сразу изменилось. Даже музыка стихла, и теперь раздавалось только шипение: пластинка кончилась и игла проигрывателя скользила по гладкой наклейке. Общий разговор прекратился. «Охрана детства… он из охраны детства!» — говорили они друг другу, а один из мужчин встал и принялся угрожающе закатывать рукава рубашки. Другой, правда, тотчас усадил его обратно со словами: «Да ладно, потом с ним разберешься!»

Метте Ольсен смотрела на меня, губы ее дрожали.

— Из охраны детства? Но тут у нас нет детей! — Ее начала бить крупная дрожь. — Если вам дети нужны, вы сами давайте… идите…

Со всех сторон я чувствовал тяжелые враждебные взгляды.

— Да, но… я пришел поговорить о вашем сыне.

— О Яне-малыше? Что с ним? С ним что-нибудь случилось? — В ее глазах разлилась страшная тоска.

— Нет-нет. С ним все хорошо. Скажите, мы можем с вами поговорить где-нибудь наедине?

Она скользнула взглядом по комнате, попыталась сконцентрироваться, а потом произнесла:

— Я не знаю… — и добавила, обернувшись на дверь в соседнюю комнату: — Может быть, там.

Один из мужчин немедленно воскликнул:

— Ага, Метте, давай, веди его в спальню! Чтобы охране детства было чем потом заняться!

Дикий гогот наполнил комнату. Шутка удалась.

Метте Ольсен встала и нетвердыми шагами обошла стол:

— Не слушайте их. Пойдемте.

Она взяла меня под руку — скорее чтобы я ее поддерживал, чем из кокетства, — и с торжественным выражением лица повела в спальню. Неубранная кровать и разбросанные по всем углам и подоконникам вещи составляли первое и главное впечатление от этой комнаты. Я оставил дверь приоткрытой, чтобы не давать повода домыслам. За нашими спинами вновь царило оживление: кто-то сменил пластинку и музыка загремела с новой силой.