Гуннар Столесен - Спутники смерти

— А оружие?

— На полу лежало, прям у двери. Клаусова винтовка, он с ней на оленя ходил.

Я посмотрел на него. Понять, правда это или нет, по выражению лица было невозможно — оно стало каким-то плоским, почти неподвижным. Таким же, как тогда, в семьдесят четвертом году.

— Значит, в понедельник после обеда…

Он молча кивнул.

— А в полицию ты не позвонил…

— Не, я-то знал, куда это заведет! Кто у них будет виноватым… Да так оно и вышло.

— Но о чем ты думал? Ты что, просто оставил их вот так лежать?

Он не ответил, только сжал губы и пожал плечами.

— А Силье ты рассказал или нет?

Он отрицательно покачал головой.

— Ты что, вообще с ней не разговаривал?

— После школы — нет.

— Скажи мне… Ты говоришь, что провел с ней всю ночь. А могла она, пока ты спал, встать и уйти в Либакк?

Он опять вспыхнул:

— Это не она!

— Но кто тогда?

— Не знаю я! Грабитель, может, какой…

— Хорошо… Посмотрим, что скажут криминалисты. Что было дальше? Расскажи, что произошло в четверг.

— В школу я не пошел.

— Так, а что ты делал?

— В поле пошел. Вечером в понедельник и во вторник утром тоже. Надо ж за скотиной-то смотреть.

Я кивнул.

— Так ты умеешь доить?

— У нас аппарат.

— Ну да, разумеется. А потом что ты делал?

— Просто сидел дома и ждал, что будет дальше.

— А Клаус и Кари так и лежали наверху? Мертвые?

— Ну да. А потом Силье пришла. Потому что в автобусе-то меня не было. — Он помолчал немного. — Тогда я ей рассказал.

— И как она себя вела?

— Да испугалась до смерти, ясно дело.

— Но все-таки она ведь сказала…

— Ну сколько раз еще повторять? Не она это!

— Не она, значит. Силье сказала тебе, что надо позвонить в полицию?

— Ага, сказала.

— А ты что?

— Так он тогда и пришел! Я испугался. Я ж знал, что они сразу на меня подумают, так и вышло. Схватил винтарь и потащил Силье на задний двор и наверх, в Трудален.

— Помощник ленсмана сказал, что ты в него стрелял.

— Ну да, когда он заорал, чтоб я остановился. Я останавливаться-то не хотел, знал, что они скажут, а теперь… А теперь сижу я здесь ни за что, виноватый в том, чего не делал!

— Ты сказал, что взял винтовку. Спальня-то на втором этаже, разве не так?

Он кивнул.

— А ты сидел на первом и, как ты сам сказал, ждал, что будет дальше.

— Ага.

— Ты принес винтовку вниз?

— Так надо же было чем-то защищаться, если он вернется!

— Кто?

— Разбойник!

— Но пришел полицейский…

— Да! Остальное вы знаете. Я укрылся наверху, в Трудалене, вместе с Силье. Я бы и не сдался никогда. Сидел бы там аж до… Так что пусть бы подстрелили меня, если б захотели.

Мы оба как-то разом замолчали. Что-то в этой истории было не так. Я никак не мог себе все это представить: два мертвеца, Клаус в кровати, Кари у окна, тела их прошиты пулями. Кто это мог сделать? Силье? Нет, она же еще девчонка! Ян Эгиль мог бы, если у него были веские причины так поступить. Но с таким же успехом это мог сделать кто-то другой. Грабитель, как говорит Ян. Однако ведь ничего не было украдено, да и следов взлома не обнаружили. Что же могло послужить мотивом?

Преступник, стоящий у кровати перед двумя умершими или умирающими жертвами. О чем он — или она? — думал? Что он делал? Убежал? Уехал? Может, той ночью кто-нибудь заметил незнакомую машину во дворе или на дороге в долину? Или все же это были Ян Эгиль и Силье? Они прибежали обратно в Альмелид и, пока никто не заметил, спрятались в спальне, прижимаясь друг к другу?

Может, все было именно так?

А если Силье сказала правду — тогда у нее был мотив для убийства! В таком случае, нет ничего удивительного в том, что она доверилась любимому человеку, который ко всему прочему жил с возможным насильником в одном доме, не будучи ему родным сыном. А может быть, они сговорились, и она им руководила, а он был лишь исполнителем? Значит, они хотели убить Клауса, а Кари просто не повезло — она оказалась с ним в одной комнате. Или, допустим, Кари знала, что произошло, и стала, таким образом, сообщницей. Во всяком случае, в глазах ребят.

И когда у них не оставалось другого выхода, как сдаться, Силье сделала все, что могла, чтобы вывести его из-под удара, и взяла всю вину на себя…

Да уж, приходится признать, что, пока не будет доказано что-либо другое, именно такое развитие событий — самое вероятное.

Я кашлянул, чтобы привлечь его внимание. Он поднял глаза от стола.

— Послушай, Ян Эгиль. Ночью Силье назвала Клауса старым мерзавцем. Мы догадываемся, что она имела в виду. И если бы эти убийства совершил ты или она… то, вполне возможно, из-за этого? Может, он к ней приставал?

Он отрицательно покачал головой:

— Я не видел. И она ничё такого мне не говорила.

— Ну, так часто бывает. Человек до последнего все держит в себе. Как ты думаешь, мог ли он это сделать, а ты бы об этом не знал?

Он пожал плечами:

— Все может быть, что ж.

— А к тебе он никогда не приставал?

— Нет! — Он разгневанно посмотрел на меня. — Вы ваще за кого меня держите?

— Насильникам часто все равно, какого пола их жертва. Я должен был задать этот вопрос, извини.

Тут я вспомнил, о чем просил ленсман: добиться признания или отчетливых показаний. Но еще когда я входил в кабинет, у меня уже было такое чувство, что об этом и речи быть не может.

Я пристально посмотрел на него и осторожно начал:

— Теперь о другом, если можно, Ян Эгиль. Я хочу тебя попросить вспомнить, что произошло десять лет назад.

Его глаза сузились, и он как будто затаил дыхание.

— Мы же с тобой именно тогда и подружились, и поэтому я сейчас здесь. Нам было так хорошо вместе — тебе, мне и Сесилии?

Он ответил мне выжидающим взглядом.

— Ты помнишь, что тогда произошло?

Он продолжал молча смотреть на меня. Черт! Только бы его не спугнуть!

— Твой отец упал с лестницы и сломал шею. Твоя мать заявила, что это случилось во время ссоры. Но перед этим отец и ты оставались дома одни. Ты помнишь это?

Он сомкнул губы и еле заметно, но все же утвердительно кивнул.

— Я думаю, ты играл своим паровозиком.

— Мой паровозик. Он у меня сохранился! — оживился на секунду Ян Эгиль.

— Он был такой классный! — подхватил я.

— И позвонили в дверь… — медленно произнес он.

Я подался вперед, затаив дыхание в надежде, что он продолжит, но он замолчал.

— И позвонили в дверь, — повторил я.

— Да. Кто-то пришел. Я слышал, как они ссорились, но продолжал играть в паровозик. Я не хотел их слышать!

— Они ссорились? Мама и папа?

— Это была не она! Это был мужчина. Мужской голос.

Меня как будто ударило молнией.

— Что?! Как ты сказал?

Он непонимающе уставился на меня:

— Мужской голос. Потом ничего не помню, а потом — я стою на лестнице, а он там внизу лежит. И звонок в дверь — мама пришла. Она громко кричала и так на меня смотрела, будто это я его… Но это же не я! Всегда я во всем виноват!