Сергей Самаров - Умри в одиночку

В посёлок Берсанака с Доком вошли не по дороге, где вполне могла устроиться засада, тоже ментовская, поскольку других сил здесь, кажется, не предвиделось, а через разваленный забор заброшенного и тоже полуразваленного, почти полностью разграбленного дома. Таких домов много осталось в чеченских сёлах и посёлках. Если до больших городов руки властей дошли и там последствия войны уже встретишь лишь изредка, то на периферии это обычное явление. Дом пострадал, кто-то уехал, кто-то погиб. Восстанавливать некому или не на что. Но участок по-прежнему кому-то принадлежит и чужими людьми не занимается. Почему же не пройти там, если это безопасно?..

В райцентре Гайрбеков ориентировался легко, словно сам жил здесь, хотя не был на этих улицах уже много лет. Но память ему не изменила, и он сразу повёл полковника к детскому дому. Так они договаривались: сначала Берсанака проводит Дока, потом отправится с собственной миссией. По выполнении они созвонятся и решат, что будут делать. Полковник почему-то не желал, чтобы Берсанака присоединился к нему на чердаке. Сам он хотел провести видеосъёмку из чердачного окна и потом, когда суматоха поднимется, просто покинуть село. Суматоха будет вызвана не взрывами и не автоматными очередями, и потому никто не будет выставлять оцепление вокруг места события. Вообще-то автоматные очереди будут, когда менты начнут расстреливать собак. Но и при этом оцепление не выставят. И потому Док Доусон рассчитывал беспрепятственно покинуть посёлок.

– На чердаке слишком мало места, и вдвоём там сложно укрыться… – говорил полковник. – По крайней мере, так меня предупреждал Сосланбек…

– А он откуда знает?! – возражал Берсанака.

– Что-то он знает… Если предложил мне этот план и даже дал номер человека в комиссии, который меня информирует…

Берсанака, впрочем, не сильно настаивал, хотя и подозревал здесь какой-то подвох.

– Ладно… Мне смотреть особо и не интересно. Потом увижу в записи. Так как мы договоримся? Где встречаемся?

– В посёлке я не заблужусь. Здесь блуждать негде. Давай на развалинах первого дома, где мы в улицу входили…

– Ладно, буду ждать тебя там. Кажется, подходим. Вон уже крышу детского дома видно.

Полковник сосредоточенно кивнул.

Они подошли к невысокому штакетному забору, огораживающему двор. За забором росли густые и колючие кусты терновника, выполняющие роль забора гораздо лучше, чем любой штакетник. Оголённые по времени года ветви обнажали длинные и острые шипы. Но пробираться через кусты необходимости не возникло, потому что низкая калитка запиралась на щеколду, которую открыть можно было, только руку протянув. Берсанака протянул и вошёл. Док за ним последовал. Дом, светящийся многими окнами второго этажа, освещающими двор, обошли, где их было не видно сверху, у стены под тёмными окнами.

– Есть лестница. Полезай…

Док добродушно улыбнулся и вытащил из кармана тубу, передал её помощнику и протянул на прощание руку:

– Удачи тебе, Берсанака… Теперь всё от тебя зависит… Самое ответственное во всей операции делаешь ты…

– Я своё дело сделаю. Полезай… – Берсанака руку пожал неохотно.

– Я успею. Ещё перевязку сделаю. Здесь светлее. Ты – иди… Автобус уже около кафе. И звони мне, как всё пойдёт… Помнишь номер?

– Помню…

Они заранее обговаривали на случай провала кого-то из них, что в памяти трубок не должно быть номеров членов группы. После каждого входящего или исходящего звонка номер удалялся.

Полковник положил руку на перекладину на уровне своего плеча и ногу поставил на первую ступеньку. Берсанака кивнул, повернулся и решительно зашагал в сторону калитки.

Капитан Матроскин с младшим сержантом Игумновым сначала тщательнейшим образом осмотрели весь чердак, используемый, видимо, завхозом детского дома в качестве склада для отжившего своё хлама. Здесь была и старая мебель, и вообще доисторические школьные парты, которые, наверное, ни в одной современной школе не найдёшь, и вонючие ободранные матрацы, и ещё много куч всякой всячины, годной, пожалуй, только для костра. Здесь легко было спрятаться или спрятать, к примеру, пулемёт и гранатомёт, и потому осмотр был особенно тщательным. Но ничего подозрительного не нашлось. И только после этого капитан стал осматривать место для наблюдения. В принципе, окно представляло собой вполне приличный наблюдательный пункт и не требовало никакой переделки, чтобы увеличить угол обзора. Угол и без того был прекрасным. Весь двор с этой стороны великолепно просматривался, и даже видны были не слишком обширные собачьи вольеры за забором. Там же просматривались в темноте и аксессуары для тренировки собак – бум, лестница, барьер, ещё какие-то препятствия.

– Аврал, я – Тенор, они подходят к детскому дому. Что они задумали?

– Ты у них спросить можешь? – капитана Матроскина такие вопросы раздражали.

– Рекогносцировка местности… – сделал вывод младший сержант Игумнов. – Сейчас отправятся в кафе парламентариев метить… Меня вот что интересует… Этот препарат создан с добавлением кошачьей мочи?

– Наверняка – на девяносто процентов, – сделал вывод старший прапорщик Соловейко. – Иначе что бы собаки так бесились?..

– Я, кажется, приказал прекратить базары… – напомнил Матроскин.

– Мы же по существу… – возразил снайпер. – Мы думаем, как Берсанака отметит парламентариев… Хвост, как кот, задирать будет? Или как-то по-медвежьи… Кто знает, как это медведи делают? Ага… Внимание… Они во двор входят и к дому идут… Командир, готовься к встрече…

– Вижу… Внимание… Я сообщения слушаю, но сам молчу… Работаю…

Матроскин переместился к входной двери, не закрывающейся полностью, и видел, как у лестницы остановились Берсанака с полковником Доусоном. Разговаривали они по-английски, но настолько тихо, что капитан сумел разобрать только несколько слов. Сложность восприятия английской устной речи состояла ещё в том, что при разговоре на английском слова почти всегда произносятся слитно одно с другим и разделяются только предложения. А если слышимость плохая, то выделить отдельный кусок, иногда состоящий из окончания одного слова и начала следующего, бывает невозможно. Но, главное, капитан уловил интонацию разговора. Полковник явно чуть ли не заискивал, а Берсанака был чем-то недоволен, но старался виду не подавать, однако владел собой плохо, и оттого его недовольство становилось более явным.

Полковник собирался, как понял Матроскин, подняться на чердак, а Берсанаку отправлял куда-то. На этом они и расстались, и Док Доусон ещё долго провожал Берсанаку глазами, пока тот не скрылся из виду за кустами, высаженными вдоль забора. Но и после этого Доусон на чердак забираться не стал, а просто присел на нижнюю ступеньку лестницы и стал ощупывать свою ногу, словно изучая степень болезненности при нажатии на разные участки. На это занятие у него ушло около пяти минут. Но делать перевязку Док Доусон не стал. Поднялся, осмотрелся и, бесшумно шагая, свернул за угол, чтобы снова обойти дом.