Виталий Гладкий - Ликвидатор

Но как бы там ни было, а Силыч не жаловал ни начальство, ни "бугров". Он был молчалив, когда нужно – груб, но исполнителен и надежен – никого не закладывал и не стучал. А эти качества ценились в зоне превыше всего.

В каптерке было тепло и уютно. В "буржуйке" весело потрескивали поленья, пыхтел видавший виды чайник, а на застеленном новой клеенкой столе раскинулся целый гастроном: бутылка виски, солениямочения, копчености, колбасы, свежие булочки, икра, масло и еще что-то в баночках и пакетах.

– Привет… – буркнул Силыч, допил свой стакан и пошел к выходу. – Побуду на стреме…

– Садись, Гренадер, подкрепимся. – Муха улыбался с таким радушием, будто я по меньшей мере его родная мамаша. – Скоро обед, но фули тебе в столовке делать. Там одни помои. Баланда, которой только крыс травить.

– Спасибо, я пока не голоден, – сдержанно ответил я, присаживаясь.

В зоне бесплатным был только воздух. И предложенная вроде от чистого сердца иголка или сигарета могла оказаться ярмом беспросветного долгового рабства. На этом часто ловили новеньких, и некоторые из них, слабые духом, нередко кончали даже самоубийством, не выдержав издевательств "кредитора".

– Пей и ешь, это не обязаловка, даю слово. Просто у меня к тебе есть деловой разговор. А ехать посуху – что мы, сявки?

Мы… Мягко стелет, сукин сын… Но пожрать на дармовщину – отчего ж, я не против. Тем более, что передач с воли мне никто не посылал – эта долбаная конспирация!

Махнув стакан виски – дерьмецо еще то, пожадничал, гад, – я приналег на деликатесы. Муха с виду благодушничал, но его взгляд временами доставал до желудка. Изучал. Давай, давай, теперь твой ход. А то я уже забодался ждать в этой помойке.

– Как тебе тут нравится? – невинно поинтересовался он, закуривая.

– Хуже бывает только в могиле… – угрюмо ответил я, и снова налил.

– А ты разве там бывал?

– Почти. Три недели в реанимации. И месяц после на волоске висел.

– В Афгане?

– Где же еще. Мать его…

– Да-а, браток, нехорошо…

– Что – нехорошо?

– Поступили начальнички с тобой нехорошо. Героя войны – и в тюрягу. Награды есть?

– Валом. Но кому до них дело?

– Эт точно. В нашей державе никому ни до кого нет дела. Каждый сам за себя. Но срок тебе втюкали – будь здоров.

– Ага… – Я продолжал жевать.

– Что, так и будешь кантоваться здесь до дембеля?

– А куда денешься? Разве что выйдет помилование, но на это рассчитывать трудно.

– Дохлый номер, – согласился Муха. – Статья больно крутая.

– Сам виноват. Доверился одному козлу, он меня и вложил. Падло.

– Верить нельзя никому. Человек человеку волк, товарищ и брат. – Он хихикнул. – Пока ты на коне, все дороги открыты, друзей – навалом. Но как только загремел под копыта, затопчут сразу. И забудут, как и звали.

– Теперь-то я стал умней. А толку?

– За все в этой жизни нужно платить, – назидательно сказал Муха. – И часто по-крупному.

– Вот я и плачу…

– Не переживай, если к твоей ситуации подойти с умом, то не все так грустно.

– Что ты имеешь в виду?

– Что имею, то и введу, – снова расплылся в ухмылке Муха. – Затем и позвал тебя сюда, чтобы предложить кое-что.

– Пойти в отрицаловку? – Я тоже осклабился. – Извини, но я не дорос до настоящего вора. И вряд ли смогу валяться день-деньской без дела. Когда работаешь, время быстрее идет.

– А я тебя и не фалую гусарить [17]. – Муха посерьезнел, подобрался, стал похож на грифа-падальщика, ожидающего, пока не подохнет израненное животное. – Наоборот – паши так, чтобы гетман [18]был доволен.

– Зачем?

– Тебе можно доверять?

– Если бы ты этот вопрос не прояснил до нашей сегодняшней встречи, то сейчас мы бы тут не гутарили.

– Соображаешь, пехота. – Муха сидел неподвижно, но по его остро поблескивающим глазам было видно, что он возбужден.

– Не пехота – десант.

– Не обижайся. Я в ваших делах не фурычу.

– Кончай ходить вокруг да около, – изобразил я хмурую вывеску. – Я, чай, не пальцем деланный, не первый раз замужем. Говори прямо, что задумал.

– Когти рвануть отсюда. Я думаю, что ни мне, ни тебе не улыбается париться здесь на всю красненькую. [19]

– А я тебе на хрен? Что, своих шестерок мало?

– О чем базар? – с отвращением махнул рукой Муха. – Шушера, мелюзга, недоделанные. Мне нужен напарник и при силе, и чтобы мозги работали в нужном направлении. Вот ты в самый раз. А выйдем на свободу, будь спок, отблагодарю по-царски. Помоги и себе и мне, а? – неожиданно заискивающе заглянул он мне в глаза.

– Что я могу? Башку кому-нибудь открутить – это нет проблем. Или пилюль свинцовых отсыпать под завязку. Но по части побегов, извини, не силен.

– Все продумано, не переживай.

– Ну, а какая моя роль в этом мероприятии?

– Придет время, узнаешь.

– Муха, втемную хорошо только трахаться. Чтобы мечтам было привольно, когда под тобой телка страшней атомной войны, от которой нужно фуфайкой предохраняться. Есть два варианта – или ты мне веришь, или нет. Если да, то я не подведу. А если я просто, как поется в известной песне, "Сэмэн, ходите рядом сбоку, без вас мне очень одиноко…", то спасибо за шикарный обед. Разбогатею, приглашу на ответный визит.

– Да я не темню, просто пока еще не все отлажено как следует.

– Вот давай вместе и помаракуем, что почем. Глядишь, и мои мозги сгодятся. А сидеть здесь от звонка до звонка – увольте. Я бы и без тебя сбежал. Пусть мне при этом пришлось бы передавить всех псов – меня ведь не зря натаскивали столько лет, – но лучше пуля в башку, чем гнить тут заживо, получив туберкулез в открытой форме. Усек?

– Не заводись, Гренадер. Решили. Вот тебе моя рука. Давай за это и выпьем. Там под столом, в ящике, есть вторая бутылка. Тащи ее сюда. И заодно потолкуем…

Мы выпили и эту, и еще одну… а потом уже не помню сколько. Но то, что продолжали пить до самого отбоя – могу дать голову на отрез.

Я понимал, что это последняя проверка, что Муха меня "накачивает", но сделать ничего не мог – я просто обязан был пройти этот своеобразный, чисто русский тест на отсутствие двойного дна в моей черепушке.

Конечно, я замечал, что мой собутыльник мухлюет, и достаточно ловко – Вараксин начинал свою воровскую карьеру как карточный шулер, – но не подавал виду. Он отвлекал мое внимание и выплескивал по полстакана под стол. А затем, зажав граненый лобанчик широкой ладонью, быстро опрокидывал его в рот. При этом смачно крякая и морщась.

Барбос коцаный…

В барак меня занесли на руках. Конечно же, я валял ваньку. Я был, естественно, не как стеклышко, скорее – остекленевший; но соображал нормально, по крайней мере, настолько, чтобы не ляпнуть лишнее.

И идти мог самостоятельно – чему-чему, а международной игре "рашен наливайка" нас в спецучебке научили будь здоров. От выносливости в питии иногда зависела жизнь, а нас натаскивали выживать в любых условиях. Даже когда в твоем желудке бултыхается литра два с лишним алкогольного яда, а тебе еще нужно произвести бесшумную ликвидацию и бесследно скрыться.