Виталий Гладкий - Сплетающие сеть

Рынок был слабенький и не шел ни в какой сравнение с теми, что мне доводилось видеть в больших городах. Оно и понятно. Провинция есть провинция.

Однако и здесь в рядах высились горки цитрусовых, приятно радовали глаз ананасы и бананы, а на некоторых прилавках присутствовали и вообще диковинные для нашей глубинки экзотические фрукты. Что там ни говори, но частная инициатива гораздо поворотливей государственной системы. Теперь уже никто не ездит за вареной колбасой в областной центр – своей вдоволь.

Ну и, понятное дело, рынок никак не мог обойтись без кавказцев. Беседуя на своем языке, они держались кучками, снисходительно посматривая на бабуль и женщин, разложивших на прилавках немудреные товары.

Людей между рядами было немало. На удивление. Но присмотревшись внимательней, я понял, что они не столько покупали, сколько глазели. Особенно много их было в той части рынка, где продавались вещи. (В райцентре продовольственный и вещевой рынки слились в единый).

Я присоединился к праздношатающимся, которым посещение рынка было сродни походу на премьеру увлекательного, но дорогого спектакля с не менее дорогим буфетом в антрактах. На меня, к моему глубокому сожалению, почти не обращали внимания. Все были заняты гляделками – рассматривали разложенные и развешанные шмотки.

Только две совсем юные девицы, хихикая и перешептываясь, строили мне глазки. Увы, они и впрямь были для меня чересчур юными…

Зосима тоже слонялся между рядами словно неприкаянный. Он был сильно задумчив и погружен в размышления. Наверное, никак не мог избавиться от стрессового состояния, навеянного нашим приключением на лесной дороге.

Бедняга… Видит Бог, я меньше всего хотел, чтобы Зосима на старости лет сыграл в том жестоком представлении, которое по моему уразумению уже было заявлено в пока не расклеенных афишах.

– Чего шляемся? – бурчал он время от времени. – Надо что – купи. На рынке все есть. Ан, нет. Все ходим и ходи… Ноги бьем зазря. Зачем?

– О, мой верный Санчо Панса! – Я театрально взмахнул руками. – Никакие жертвы не кажутся мне чрезмерными в поисках моей несравненной Дульсинеи.

Зосима посмотрел на меня как на умалишенного. Увы, ему так и не довелось прочитать Сервантеса.

Я спокойно выдержал его взгляд и сказал не без пафоса:

– Вперед, мой друг! Не ропщи, нас ждут великие дела. Дай мне еще два часа на променад, и мы поедем обратно. И не тащись за мной как привязанный. Иди попей пивка.

В отличие от Зосимы, приключение в лесу лишь добавило мне в кровь адреналина. Я был сильно возбужден, и все мои чувства обострились до предела.

Зосима сокрушенно покрутил головой, и направился в сторону пивнушки. А я продолжил бесцельное шатание по рынку.

– Подайте, Христа ради…

Я оглянулся. Позади стоял горбатый урод с давно немытыми волосами. На его длинном морщинистом лице, испещренном заживающими язвами, казалось, приклеилась бессмысленная улыбка, обнажившая желтые лошадиные зубы. Премерзкий тип.

– Ы-ы-ы… – Он скорчил рожу, попытался выдавить слезу, чтобы подействовать мне на психику.

– Держи… – Я достал из кармана десять рублей и брезгливо положил на заскорузлую ладонь урода.

– Спасибочки… гы… – льстиво сказал он, заглядывая мне в глаза.

Но когда он перевел взгляд на ладонь, на его физиономии появилась странная гамма выражений: от недоумения до злости, перемешанной с наглостью.

– Подайте-е-е! – вдруг злобно завыл он гнусавым голосом, схватил меня за рукав. – На пропитание подай!

– Бог подаст, – сказал я коротко, и попытался поскорее избавиться от его цепких рук, которыми он хватался то за рубаху, то за брюки.

Это было непросто: горбатый попрошайка вцепился в меня, словно клещ, и, теребя мою одежду, канючил таким дурным голосом, как будто его резали. Мне ничего иного не оставалось, как наградить его добрым пинком ногой под зад. Только после этого горбун отстал, но я еще долго слышал, как он обзывал меня разными нехорошими словами.

Мне не жаль было денег, но в этом горбуне было что-то такое… что-то эдакое… Я не мог объяснить, что именно. От нищего, вместе с запахами давно немытого тела, веяло опасностью; вот за это я мог поручиться.

Я уже был далеко от него, как вдруг, повинуясь необъяснимому чувству, резко обернулся. Он снова был в позе просящего, но не просил, а о чем-то оживленно разговаривал с женщиной.

Она стояла ко мне спиной, и эта спина показалась мне очень знакомой. Поговорив с нищим, женщина быстро, не оборачиваясь, пошла к выходу из рынка. У нее была легкая, стремительная походка. Нет, положительно я где-то ее видел!

Повинуясь безотчетному чувству, я хотел броситься ей вслед. Но дорогу мне преградил нищий, поковылявший в мою сторону. Казалось, что его глубоко посаженые глаза превратились в острые буравчики, готовые просверлить мою грудь.

Не желая больше видеть отвратительную физиономию горбуна, я быстро нырнул в боковой проход, и постарался уйти подальше. Из головы не выходил образ женщины, беседовавшей с горбуном. Кто она?

Откуда мне известны эти крутые бедра, зазывно качающиеся на ходу?

У меня вдруг появилось чувство незащищенности. Мне казалось, что на меня смотрят многочисленные глаза, а я не знаю, где они прячутся. Будто тысячи мелких иголочек впились в мою кожу, и мне захотелось немедленно пойти под душ, чтобы смыть нечто, вызывающее нестерпимый зуд.

Иво, опомнись! Не мечи икру как пацан, ничего не соображающий в жизни. Эка новость: на рынке есть люди, которые за тобой следят. Ведь за этим ты сюда и приехал – чтобы, наконец, встретиться с ними лицом к лицу.

Но где они? Где, черт возьми!?

Я постарался как можно незаметней оглядеться. Вокруг ходили нормальные люди – наши люди, чтобы не сказать советские – и никому из них не было до меня никакого дела. На рынке вообще никто не присматривается друг к другу – недосуг. Торговые ряды – не центральная улица города, где модницы демонстрируют свои прелести и наряды.

И все же неприятное чувство, подсказывающее, что за мной ведется плотная слежка, меня не оставляло.

Мало того – я был вынужден констатировать, что меня держат на поводке настоящие профессионалы. И этот факт (ладно, скажем так – почти факт) мне очень не нравился.

Поразмыслив немного, я решительно направился в пивнушку. А где еще должен отметиться деревенский житель из самой что ни есть глубинки, приехав в более цивилизованное место? Ясное дело – в пивной. В ресторане гужевать чересчур накладно.

Зосима тосковал за столиком в компании каких-то подозрительных мужичков. Он не очень любил пиво, но деваться было некуда, и мой приятель мужественно сражался с одним единственным бокалом.

– Смолишь? – кивнул я на трубку, которую он не выпускал из рук.