Джек Кертис (I) - Банджо

Самолет швыряло к поднебесью, потом низвергало вниз; крылья тряслись и, казалось, вот-вот обломаются; весь самолет стонал и трещал, а Фэтс продолжал петь свою идиотскую песенку:

Малыш, малыш, тебя я ненавижу,

Из-за твоих ног солнца я не вижу...

Гэс всматривался в окружающие их облака, надеясь увидеть хоть какой-то просвет.

Совсем рядом ослепительно вспыхнула молния. Стрелка альтиметра прыгала, как безумная, а скорость самолета, подгоняемого ветром, все увеличивалась. Пилот делал все, что от него зависело, он знал, что воздушная стихия может преподнести любую неожиданность. Самолет в очередной раз швырнуло, но на этот раз их выбросило из облаков в освещенное солнцем воздушное пространство. Пилот широко улыбнулся. Они оставили грозовой фронт позади себя. И пилот, снова выйдя на нужный курс и на нужную высоту, стал вызывать Филадельфию. Гэс посмотрел на часы. Двенадцать часов. А приборы показывали, что горючее заканчивается.

Фэтс с закрытыми глазами по-прежнему пел свою нескончаемую песенку:

Малыш, малыш, какая же ты гадость,

И ножки мне твои совсем не в радость...

— Все в порядке, Фэтс, — сказал Гэс. — Мы сейчас приземлимся, заправимся горючим. Отсюда до Нью-Йорка рукой подать.

Пилот провел самолет сквозь смог, висевший над городом, и благополучно посадил на аэродроме, где их уже ждал заправщик.

Пилот, Гэс и Фэтс выбрались из самолета, обошли его вокруг, время от времени похлопывая по алюминию, выдержавшему тяжелое испытание, нахваливая его красоту и выносливость. Наскоро что-то поев и выпив кофе, они снова забрались в него. Взлетев, взяли курс на Нью-Йорк.

Вскоре на горизонте они увидели этот величайший в мире город. Потом стали различать небоскребы: “Эмпайр Стейт Билдинг” почесывал небеса, а Статуя Свободы махала им факелом — приветствовала тех, кто прибывает из-за океана в надежде на лучшую жизнь.

Нью-Йоркский аэропорт был самым современным из всех, где они побывали, но располагался он довольно далеко от города. На прощание Гэс вложил в руку самолетного пилота тысячедолларовую купюру.

— Я вернусь.

— Удачи вам.

Пилот подмигнул Гэсу своим одним глазом. Гэс, пожав ему руку, бросился к остановке такси. Сев в машину, он сказал:

— Гостиница “Вэн-Вингерден”, и пожалуйста, как можно быстрее.

— Хорошо, — сказал водитель и рванул с места.

Доехав до Манхэттена, водитель поехал по Шестой авеню, потом свернул на Сорок четвертую улицу и остановился у безликого здания массивной гостиницы, которую облюбовали себе музыканты и художники.

— Приехали, сэр, — сказал водитель. Гэс дал ему десять долларов. Водитель полез в карман за сдачей.

— Сдачи не надо, — сказал Гэс, выскочил из машины и бросился в гостиницу.

Подбежав к стойке администратора, он спросил:

— В каком номере живет мисс Криспус?

— Мисс Криспус? Сейчас посмотрим... Она занимает номер триста восьмой. Сейчас я ей позвоню.

Администратор снял трубку телефона. Прошло не меньше минуты. Администратор сказал:

— Там не отвечают, сэр. Вы можете оставить записку...

— Дайте мне ключ, — резко сказал Гэс.

— Боюсь, это не поло-Администратор, взглянув в горящие глаза на изможденном лице, тут же понял, что с этим человеком лучше не связываться, и молча выложил ключ на стойку.

Гэс бросился к лифтам; Фэтс едва поспевал за ним. Очень старый лифтер, в форме служащего гостиницы, важно нажал кнопку нужного этажа.

— Вы давно видели мисс Криспус, из триста восьмого номера? — спросил Гэс.

— Давно, сэр. Раньше я видел ее каждый день, а вот уже дня два-три ее не было видно.

— Как вы думаете, она у себя или ушла?

— Не могу знать, сэр. К ней часто приходят двое ее друзей.

Гэс вглядывался в старые, слезящиеся глаза, пытаясь определить, не скрывается ли в их глубине еще нечто, что старик знает, но о чем не хочет говорить. Потом Гэс перевел взгляд на Фэтса. Тот лишь пожал плечами.

Они пошли по коридору, застеленному ковром.

Номер триста восьмой оказался совсем недалеко от лифта. Гэс, приложив ухо к двери, прислушался. Тихо, ни звука.

Гэс подергал ручку. Дверь оказалась незапертой и открылась. Он зашел в номер. Гостиная. Все прибрано, все чисто. Еще одна дверь. Гэс постучал. Ответа не было. Гэс открыл дверь. Окна зашторены. В полутьме он увидел свою любимую Бесси. Она, одетая в белый шелковый халат, лежала на кровати и, казалось, спала. Ее рот был слегка приоткрыт.

Слава Богу! Гэс вздохнул с облегчением. Он даже сам себе боялся признаться, что если бы он не нашел ее здесь, в номере, то не знал бы, что делать дальше. Где бы он ее искал в этом огромном жестоком городе?

Гэс легко коснулся плеча спящей. С ужасом он увидел, насколько постарело ее лицо. Но перемены были, конечно, связаны не с возрастом, а с чем-то совсем иным.

— Бесси, проснись, — сказал Гэс. — Это я, Гэс. А это — Фэтс. Просыпайся, Бесси!

Но она даже не пошевелилась. Гэс взял ее за руку и попытался нащупать пульс. Пульс не прощупывался. Он приложил ухо к ее груди — и ему удалось различить едва слышное, слабое биение сердца. И только тогда на внутренней части ее руки он различил следы от иглы.

— Фэтс, немедленно вызывай “скорую”, — сказал Гэс тихо. — Я думаю, она перебрала наркотика.

— Боже! — Фэтс бросился к телефону.

— Похоже, что кто-то специально накачивал ее.

— Будем надеяться, что еще не поздно, — сказал Фэтс, чувствуя, как внутри у него все холодеет. Такая певица! И так глупо погибать! Мысль об этом была невыносимой. Но почему, почему она это сделала, да еще перед самым концертом? Но ответа пока никто дать не мог.

— Бесси! — позвал Гэс, растирая ей запястья, пытаясь разбудить ее. Но она оставалась погруженной в наркотический сон.

Быстро прибывший врач явно проявлял повышенный интерес к тому, что происходит. Ему особенно понравилась двадцатидолларовая бумажка, вложенная в его руку. Сразу видно — люди высокого класса. Он мог бы и не очень напрягаться — подумаешь, негритянка накачалась наркотиками! — и позволить ей без всякого для себя беспокойства уснуть навечно. И отправилась бы она в холодную, холодную землю. Но... этот большой светловолосый человек, карманы которого набиты долларами, явно не был расположен к шуткам. Придется немножко постараться. К тому же, не каждый день вызывают в гостиницу, где живут знаменитые музыканты. Врач быстро осмотрел Бесси. Потом, выслушав Гэса, он сделал ей укол адреналина, и ее унесли на носилках.

Гэс, побледневший, мрачный, никак не мог прийти в себя.

— Попытка убийства или самоубийства! Не пойму я что-то, — пробормотал он, когда Бесси вынесли из номера. Фэтс покачивая головой, сказал:

— Я знавал многих, кто сидел на игле. Да и сам пробовал. И я знаю, как это бывает. Но здесь что-то не так. Мне это все очень не нравится.