Сергей Зверев - За колючкой – тайга

Вопрос был более чем циничен, однако ерничать на сей счет Хозяину не хотелось не только по той причине, что перед ним находился человек из Генпрокуратуры. Под рубашку, пытаясь проникнуть как можно глубже, поползла неприятная волна чего-то непонятного, недосказанного.

– Но это не самое удивительное совпадение в вашей зоне. Отделом РУБОП по раскрытию преступлений, связанных с похищением людей, занимающимся поиском Звонарева, Скольникова и Конопуло, руководил человек, который тоже в вашей колонии.

– И как его имя? – хрипло, словно дунул в горн, выдавил Хозяин.

– Андрей Алексеевич Литуновский.

Хозяин посмотрел на Самого и понял, что тот, уже слышавший эту новость, шокирован не менее, чем в первый раз. Казалось, произнеси прокурорский фамилию еще раз, тот снова так же побледнеет и опять отвернется.

– Мента… на «строгач»… к уголовникам?..

– Это все, что вас поразило в ситуации? – Мужчина в дорогом костюме даже не пытался скрыть удивления.

По тому, как он себя вел и как разговаривал, Хозяин понял, что о жизни Литуновского на «даче» ему известно гораздо больше, чем это стоило предполагать. Значит, все не так уж хорошо, как думалось.

– Но он же сам просил меня написать в Генпрокуратуру, что той группой руководил этот… Каргуш, кажется.

– Каргуш был его заместителем. А вы хотели, чтобы Литуновский написал свое имя, чтобы в ту же ночь умереть?

– Право, вы ошибаетесь… – поспешил с ответом Сам. – У нас хорошо функционирует система защиты свидетелей, и она сработала бы незамедлительно…

– Не буду вступать в дискуссию по этому поводу, – отрезал штатский.

– Подождите, – попросил полковник, растирая переносицу кончиками пальцев. – Мне нужно время… Бедовый присутствовал на сходке, где, как я понимаю, Звонарева, Скольникова и Конопуло объявили «гадами»… Эти трое были членами ОПС, которые похитили депутата… Литуновский занимался поиском депутата и его похитителей… С девяносто седьмого Литуновский журналист, потом начальник СБ банка, а в две тысячи втором убивает Звонарева, Скольникова и Конопуло… – Устремив на прокурорского взгляд, Кузьма Никодимович, Хозяин шестого барака, сказал: – Я ничего не понимаю.

– Так я вам объясню. Но перед тем, как сделать это, хочу задать один вопрос. Литуновский получает письма от жены?

Полковник машинально перевел взгляд на сейф, но тут же его отвел в сторону.

– Вопрос повторить?

– Понимаете…

– Я понимаю, когда объясняют. – Напор гостя из Москвы был велик, а взгляд упрям. – В седьмой колонии мне сообщили, что письма Литуновскому из дома приходят с регулярностью раз в неделю. Потому спрашиваю – он их получает?

– Нет.

– А где они, полковник? – вмешался, побагровев, Сам.

Это был тяжелый день. Солнце еще не коснулось верхушек деревьев, а Кузьма Никодимович уже не чувствовал ног. Тем не менее он напряг их, встал из-за стола и направился к приоткрытому сейфу. Заводить рака за камень бесполезно. В «семерке» дали расклад по теме, и утверждать, что письма выпадают из вертолета, и письма именно Литуновского, было бы глупо.

Когда на столе образовалась стопка невскрытых конвертов, и рядом такая же, с обратным адресом, человек из Генеральной вынул из кармана пачку сигарет и подошел к окну.

– Дождь будет.

– Что? – не понял Сам. – А, дождь? Да, намечается.

Облачко дыма от сигареты прокурорского выскочило из форточки и мгновенно растворилось в воздухе.

– В этих письмах Виктория Литуновская просит мужа терпеть и не совершать необдуманных поступков. Леня Каргуш, пишет она, уже второй год каждый месяц летает в Москву, в Генеральную прокуратуру, и, кажется, пишет она, дело сдвинулось с мертвой точки. В Москву, пишет Виктория Литуновскому, ездят и его коллеги, дают показания и требуют пересмотра приговора. Пишет, что Генпрокуратурой уже допрошено более двадцати человек из Старосибирска, передопрошены свидетели, и проверка подходит к концу. Виктория пишет, что сын растет, постоянно вспоминает отца и держит у себя на тумбочке его фотографию.

Мужчина вынул руку из кармана брюк, вернулся к столу и достал из папки тонкую стопку документов.

– Полковник, я приехал, чтобы сообщить вам о начале пересмотра дела Литуновского в связи с вновь открывшимися обстоятельствами. Я приехал за Литуновским. Вот все необходимые бумаги. Сейчас вы понимаете, почему я интересуюсь здоровьем отставного подполковника милиции?

– У меня в голове не укладывается… – пробормотал Хозяин.

– Уложится, – пообещал Сам. – Я лично уложу.

– Но… – прошептал полковник, усаживаясь за стол, – как же он жил с уголовниками больше года? Он, простите, авторитетен среди них…

Казалось, его не волновала собственная судьба. Потрясение начальника колонии было столь велико, что он лишь разводил руками, повторяя, что ничего не понимает.

– Как мент… такой авторитет… Да он почти на положении…

– Хороша у вас служба, – саркастически бросил Самому прокурорский и кивнул на Хозяина. – Жуть, как хороша. Смотрящие, положенцы… Полковник, насколько я изучил Литуновского, не видя его ни разу, авторитетом он пользовался всегда и везде. Даже тогда, когда он встал перед выбором между женой и работой, и выбрал первое, уважать его не перестали. Скорее наоборот.

– Как можно выбирать между женой и работой? – Было очевидно, что Хозяин очумел окончательно. Шок пронзил его мозг, завел в лабиринт сознания, а расставить указатели не счел нужным. У полковника на глазах разваливалась собственная карьера, и единственное, что приходило ему в голову, это имя человека, который ее разрушил. Словно сомнамбула, полковник повторял окончания всех фраз, которые сейчас слышал, и мучился над неразрешимой проблемой: как он мог не догадаться раньше, с кем имеет дело уже больше года. Карцер в девяносто суток, побои, голод… Лесоповал, туберкулез…

– Я ему лекарства отдал. Заказал и выкупил.

Его никто не слушал. Он не узнал бы ничего, веди себя спокойно. Но вид его, потрясенный и отрешенный, заставил человека из Генпрокуратуры принять решение. Что он хотел сделать – добить несчастного полковника или, наоборот, вывести из оцепенения, останется загадкой до конца. Но прокурорский сел и выложил перед собой пачку сигарет.

– Вышка, Восьмому!.. – зашипела, разродившись на связную речь, радиостанция в углу.

Полковник ее не слышал. Он сидел, разгибая пальцами скрепку из канцелярского набора, и был очень далеко от этого кабинета.

Вместо него встал Сам. Прошел в угол и привычно гаркнул:

– Слушаю, Восьмой!..

– Мы взяли его, взяли. Оказал активное сопротивление. Возвращаемся! Через полчаса будем. Как понял?

Прокурорский незаметно потянулся к пачке, а Сам, заметно волнуясь, велел задержанного охранять в соответствии с правилами обращения с заключенным. Было бы глупо услышать от него сейчас что-то иное. Хорошо еще, не сослался на первый конгресс ООН от пятьдесят пятого года.