Андрей Костин - Канатные плясуны

Пытаюсь вспомнить руки женщины, но память бунтует, и остаются только мои скорченные старческие ладони на клеенке.

На последних ступенях надо только открыть дверь. Как не хочется.

Выключаю газ, завариваю четвертый раз за сегодняшний вечер чай. Ждать некого, уже слишком поздно, она не выйдет. Впрочем, я и не надеялся.

Подошел к окну и прижался лбом к влажному стеклу.

Падал пушистый теплый снег..».

— И как будто время остановилось, — добавила Джессика уже от себя, так как рассказ закончился.

— Тебе, конечно, не понравилось? — вяло уточнил Дима. — В натуре, какой я лох, что жизнь разменял на такую белиберду.

— Мне — как раз понравилось, — она пожала плечами. — Лично мне. Типа того, что чисто конкретно, — и отлепила успевшую затвердеть жвачку от тумбочки.

— Что с того, что понравилось? — он попытался скрыть, как доволен. — Какая тебе польза от моей писанины?

— Дети едят мороженое, мужики пьют пиво, а женщины обожают модно одеваться. Все потому, что им это нравится. Вот и польза.

— Слушай, — он вдруг стал чуть ли не заикаться, — а мы не могли бы… Ну, когда все закончится… Ты и я… В общем, встретиться.

— Смотря как все закончится, — она улыбнулась. — Но неужели это приглашение на свидание? Учти, я всегда опаздываю.

Диме захотелось сказать что-то яркое, смелое, поражающее воображение наповал. Чтобы она засмеялась, но засмеялась одними губами, а глаза продолжали внимательно и серьезно смотреть на него.

— Я тут договорился с местным авторитетом, — сказал он, а сам подумал — вовсе не это я хочу сказать. — Он нам крышу предоставляет. Мы только вид делать должны, что ценные бумаги из сейфа Трупина у нас. Вроде как блеф. Мы ему поможем захватить завод, а, значит, и город, а он поможет нам остаться в живых.

— До каких пор? — спросила Джессика.

— То есть?

— До каких пор он поможет вам оставаться в живых? Пока не захватит город?

— Как-нибудь выкарабкаемся, а?

— Постарайся выкарабкаться, — тут она улыбнулась именно так, как ему хотелось. — А то я сто лет не ходила на свидания.

Какие удивительные глаза, подумал он. И губы. Нос и подбородок… Он уже понял, что ему всю оставшуюся жизнь станут нравиться женщины, хоть чуть-чуть похожие на нее.

Дверь в палату, где лежал пациент с огнестрельным ранением, отворилась. Дежурная медсестра решительно подошла к Джессике и прошептала на ухо:

— Новенькая, подзаработать хочешь?

— Хочу, — так же на ухо ответила Джессика. — А что делать надо?

— У нас договор с гостиницей, — уже громче, заметив безучастный взгляд пациента, пояснила медсестра. — У них там для богатеньких есть услуга — массаж. Если заказывают, обращаются к нам. Вот и съезди, помассируй. Машина ждет.

— Надо уточнить…

— Сколько стоит? Двадцать баксов, дура! Доля — мне.

— Надо уточнить, — холодно продолжила Джессика, — кому делать массаж? За сто баксов я не стану делать массаж десяти пьяным козлам…

— А ты, гляжу, профессионалка. Расслабься. Секс только по согласию, с этим у нас строго. И мужиков всего двое, какие-то приезжие. Правда, один такой здоровенный толстый татарин. А эти татары — такие затейники…

— Я согласна. А как же больной? — она кинула взгляд на Диму.

— За свою долю я подставлю ему утку вместо тебя. «Почему мне везет на блядей?» — подумал Дима, прислушиваясь к разговору. Почему я влюбляюсь именно в блядей?

Может, я извращенец? Или просто не везет?

— Димка, — как только медсестра вышла, Джессика наклонилась к нему, — Ты понимаешь? Наверняка этот татарин — твой друг Ренат, а с ним другой, очкарик, которого мы подобрали в пути. Они нашли способ с нами связаться. Я еду. Вместе чего-нибудь придумаем. Из вашей компании только они остались дееспособны.

— А если это окажется совсем другой татарин? — спросил Дима.

— Постараюсь объяснить ему, что ничего не смыслю в массаже.

— Постарайся, — иронично заметил он, — хотя вряд ли тогда тебе заплатят двадцать баксов.

От оплеухи, которую получил, Дима улыбался, пока не уснул после укола, который сделала сменившая Джессику медсестра.

— Привет, папашки! — воскликнула Джессика, войдя в номер «люкс» и увидев Рената и «Робин Гуда». — Я принесла добрые вести. Остальные живы и скоро пойдут на поправку. Но как вы умудрились вытащить меня из этой больницы?

— Все — он, — хмуро пояснил Ренат, мотнув головой в сторону очкарика. — заказал услугу в номер. Впрочем, не имеет значения. Так что с ребятами, расскажи поподробнее?

Джессика рассказала.

— А ты волновался, Хан, — вставил «Робин Гуд». — «Хан» я — только для друзей. А для тебя…

— Чего завелся? Радоваться должен, все могло и похуже обернуться.

— Но это не все новости, — вмешалась Джессика и рассказала о предложении Паши-морехода.

— Мы получили такое же, — хмуро сообщил Ренат.

— Тоже от Морехода?

— Нет, от мужика, которого здесь все называют Адидасом.

— Неужели — тот самый? Который кроссовки шьет?

— Нет, он шьет чего-то другое. Во всяком случае он вытащил нас из тюрьмы и держит здесь, как козырную карту в рукаве.

— Есть идея! — воскликнул «Робин Гуд». — Ик…ея — Хватит нам идей.

— А вы только послушайте! Адидас и Паша-мореход предлагают одно и то же, только каждый тянет одеяло на себя. Мы с тобой, татарин, остаемся здесь, как ты выразился, козырными картами в рукаве. Нас, конечно, как те карты, разорвут, когда игра будет сделана. Чтоб никто не догадался: мы крапленые. То же сделает и Паша-мореход со своими краплеными козырями. Да только его козыри — сейчас в больнице. А вот если они попадут к нему в рукав…

— Что ты предлагаешь сделать с моими друзьями? — вздыбил холку Ренат.

— Надо сообщить Мореходу, где они и как им помочь.

— Зачем?

— Он успеет поставить их на ноги, сохранить им жизнь, во всяком случае до собрания акционеров. Они станут его козырями. Никто ведь не знает, у кого из вас акции, похищенные из сейфа.

— А после?

— После? Если выиграет хоть один из всех, вас ждет одна участь. Но только надо сделать так, чтобы не выиграл никто. А это может случится в одном случае — если схлестнутся Мореход и Адидас. У одного козыри — мы с тобой, у другого — твои друзья. Ничья.

— Так ты прямо гроссмейстер какой-то! — восхитилась Джессика, — Правда, не знаю, как это в картах называется.

— Будем считать, у меня первый разряд, — скромно потупился «Робин Гуд».

Боковым зрением сержант заметил девушку. Ту самую, которую он должен был сторожить в театре. Это была именно она — скуластое лицо, крашеные волосы, заплетенные в грязную косичку. Ясные холодные глаза и сводящий с ума рот. Нет, в губах не было ничего необычного, но только стоило ей заговорить, казалось, губы двигаются независимо от произносимых слов. Возникающий диссонанс, когда она открывала рот, мог свести с ума любого мужика, даже без воображения.