Андрей Костин - Предупреждение путешествующим в тумане

— Бедненький, — Бессонова погладила мою руку. — А знаешь, муж мне изменяет. С какой-то молоденькой девочкой. Может, к ней и ушел? Все хочу на нее посмотреть.

— Тогда поторопись.

— Почему?

— В городском морге лежит ее труп.

— Я тебя не понимаю.

— Утром она выбросилась из окна.

— А Бессо… — Нина вздрогнула и прижала пальцы к губам.

— Сложно сказать. Но мне кажется, он здесь ни при чем.

— Вот почему его искал следователь… Везет мне на мужиков. Точнее, везет моим мужикам… Она сама… Или ее?..

— Все может быть.

— Но кто?

— Если верить логике, то я оказываюсь наиболее подходящей кандидатурой. Они только не могут никак найти мотивы.

— Ты?!

— Да, моя прелесть. Я был последним, с кем ее видели.

— Ах, вот как? — она неестественно рассмеялась.

Потом отвернулась к окну. Как в начале поездки. Иными словами, мы вернулись на исходные позиции.

Что ж, поделом.

Возле самого дома я вспомнил и спросил:

— 0 чем вы говорили с Сухоручко. Я прослушал, помнишь? Что-то про какое-то кольцо…

— Про кольцо?.. Да, его увидел у Бессонова один человек. Он хорошо знал… и меня, и это кольцо. Когда-то. Вот и стало известно. Не через него, от других… С кем-то поделился. Из лучших побуждений, надеюсь.

— Но ты от кого конкретно услышала?

— Кто у нас первая сплетница?

— Кто?

— Маринка, которая у твоего приятеля работает.

— Скажи пожалуйста. Такая симпатичная.

Я затормозил у дома. Нина обернулась.

— Ты поедешь в гостиницу? Хорошо?

— Ясное дело, — сказал я, — не ночевать же на улице.

— Пойми. Это непросто… Все должно произойти по другому. Может, я просто глупая…

— Все понял, не объясняй.

Она открыла дверцу, чтобы выйти, но вдруг снова захлопнула ее.

— Что случилось?

— Там кто-то… — она дотронулась пальцем до стекла, — там кто-то есть.

— Где?

— В саду, у дома…

— Не вижу.

— Я открыла дверцу и почувствовала… Мне страшно.

— Сейчас…

Я вышел из машины. И вдруг ощутил этот взгляд. Взгляд из темноты. Человек так смотреть не может. Я ничего не понимал, только чувствовал волны злобы и тоски, яростные и беспощадные.

Сделал еще шаг, и волосы зашевелились на затылке.

Как и в прошлый раз, словно ниоткуда, возник леденящий заунывный вой. Даже не вой, а какой-то стон или крик, нечленораздельный и безумный.

Баскервиль-холл, да и только…

И вдруг все так же неожиданно стихло, как и началось. И я уже знал, что в темноте, среди голых веток яблонь, больше никого нет. Словно и не было…

…На углу пришлось притормозить. Посреди проезжей части стояла легковушка «скорой помощи», и под открытым капотом суетился водитель. Я опустил стекло и окликнул его:

— Эй, приятель, помочь?

Он извлек себя из двигателя и вытер лоб:

— Подцепи, а? До медцентра дотянешь?

— Трос есть?

Он кивнул. Почему бы не сделать доброе дело? Самое верное средство для поднятия настроения. Наверное, это в нас заложено природой, как условие выживания популяции. Любой скверный тип нет-нет, да и сорвется. Беда только, что чем дальше мы углубляемся в научно-технический прогресс, тем мы меньше зависим от природы. А она за это мстит, да так, что доброта, помощь и сочувствие начинают восприниматься наравне с хвостовым придатком. Вот мы и поджимаем свои атавизмы. Не дай бог увидят. Потом обхохочутся.

Возле института я остановился, вылез из машины. Водитель «скорой помощи» отцепил трос, подошел ко мне, достал пачку сигарет:

— Угощайся. Извини, заставил крюк сделать.

— Все в порядке, — я прикурил. — Может, оно и к лучшему, — я поднял голову и посмотрел на окна института.

Попытался вычислить, где находится лаборатория Эдгара. Кажется, в ней горел свет. Интересно, чем они там занимаются по ночам?

Вахтер покосился на меня и кивнул. Видимо, я стал здесь своим, спасибо Марине-заступнице. И почему она так нравится вахтерам?

И не только им?

На шестом этаже было совсем темно, только из-под двери кабинета Эдгара пробивалась узкая полоска света. Я взялся за ручку двери и вдруг подумал: что же привело меня сюда в самом деле? Только ли жажда общения? И чем больше я думал об этом, тем скорее понимал, что лучше проделать весь путь по гулким коридорам в обратном направлении.

Почему — не хочется объяснять.

Может, чуть позже.

Я отступил от двери, и тут до меня донесся звук, от которого я вздрогнул. Так и стоял, не зная, что предпринять.

За дверью кто-то плакал. Тихо, не всхлипывая, и оттого безысходно. И тогда я решился.

В маленькой комнате, уронив голову на скрещенные руки, сидела лаборантка. Когда я вошел, она не шевельнулась.

— Марина, что с вами? — я придвинул стул и сел рядом.

Она приподняла голову и размазала черную слезу по щеке. Посмотрела удивленно, потом улыбнулась:

— Так, ерунда. Сегодня мне исполнилось двадцать два года.

— Поздравляю, — пробормотал я. — Неужели в такой день Эдгар заставил вас…

— Ничуть. Я сама попросила. Что нам двоим здесь делать? Резать мышек я могу и в одиночестве.

Глаза у нее все еще были на мокром месте, я полез за платком и случайно вытащил чужой, найденный в кладовке.

Марина изумленно посмотрела на женский платок у меня в руке, потом молча взяла его и стала вытирать размытую тушь. Я заметил, что руки у нее сильно дрожат. Постепенно она успокоилась.

— Ну вот, — посмотрела на меня, — разукрасила вам весь платочек. Я постираю, потом верну.

— Не стоит, — я смутился и почти силой отобрал кружевной комочек.

Не знаю, как я должен был выглядеть в ее глазах. В своих собственных — препаршиво. Какого черта я его сразу не выбросил?

— Скверная история.

— Вы о чем?

— Что вас все покинули. В такой день как-никак полагается, как там сказал поэт… шуршат истомно муары влаги, вино сверкает, как стих поэм…

— Есть спирт, — сказала она робко, — совсем немного.

— Вместо муаров влаги? — я улыбнулся. — Давайте спирт.

Она уже выглядела совсем молодцом. Я разлил спирт по мензуркам и разбавил водой. Жидкость помутнела на мгновение, и стекло стало теплым.

— Марина, — начал я, встав и держа мензурку перед собой, — двадцать два — это еще возраст надежд. Я хочу пожелать, чтобы ваши надежды сбылись, а взамен пришли новые — надо всегда на что-то надеяться, на лучшее. Короче, счастья вам от всей души, честное слово.

Говорил я неуклюже, но искренне, и она это понимала.

— Спасибо вам, — Марина посмотрела мензурку на свет. — Наверное, жуткая гадость…

Мы выпили, и ее передернуло.

— В столе у шефа есть хорошие сигареты. Возьмем? — предложила Марина.

Потом мы курили, она стряхивала пепел прямо на пол.

— Мне Эдгар Янович рассказал, — сказала лаборантка, — какие у вас неприятности. Хотя — сами виноваты. Пошли бы провожать в тот вечер меня, а не другую, и обошлось…