Андрей Воронин - Между жизнью и смертью

— Что же вам там не понравилось? — с улыбкой спросила Нелли Кимовна.

— Так там же Чернобыль! Никакого здоровья не стало. Даже бабы неинтересны стали…

— Даже так! — она с еще большим интересом взглянула на парня, и на ее губах заиграла чуть презрительная и очень хитрая улыбка. — И вы оттуда сбежали?

«Красивая, стерва», — невольно отметил про себя Банда и продолжал:

— Ну да, тут тетка жила. Я к ней. Прописался, начал работу искать. То да се. Там пьянки пошли… Короче, выгнала она меня. Участковый прицепился… Короче, вот к вам пришел, может, возьмете меня к себе в больницу.

— Хорошо. Идите к Кварцеву и завтра выходите на работу, — она, казалось, уже потеряла к нему всякий интерес и потянулась к стопке бумаг, лежавших перед ней на столе. — И старайтесь выходить на работу в трезвом виде. Алкоголиков я не терплю.

— Хорошо, Нелли Кимовна. До свидания.

Он вышел, но главврач еще несколько минут смотрела на закрывшуюся за ним дверь. И ее темные красивые глаза под сурово сдвинутыми бровями были слишком серьезными…

— Ну как?

Бобровский уже ожидал Банду в снятой специально для него комнате в тесной коммунальной квартирке в одном из старых одесских кварталов и, увидев на пороге Банду, нетерпеливо бросился ему навстречу.

— Нормально. Завтра на работу.

Банда в изнеможении опустился на незастланную постель и тяжелым взглядом обвел комнату.

— Отлично, — потер руки Бобровский. — Все идет по разработанному плану. Сегодня же доложу начальству о нашем первом удачном шаге.

— Докладывай, — Банда не в силах был даже разделить радость товарища. Ему на самом деле сейчас все на свете было безразлично. Хотелось только пить и спать.

— Банда, да ты чего такой кислый-то, а?

— А пошел ты!.. Сам, небось, гад, столько не пил, только мне подливал, а еще спрашивает!

— Я тоже пил.

— Но не по две-три бутылки ежедневно на протяжении трех суток, наверное?

— Ладно, не злись. Я тут тебе пивка принес.

Сергей извлек из спортивной сумки три бутылки пива и поставил на стол.

— Одну открывай, а две засунь в морозильник — пусть охладятся немного, — Банда даже оживился, увидев вожделенный напиток. — Слушай, а чего в Одессе такое пиво паршивое?

— От воды, наверное. Вкус любого напитка, я где-то читал, определяется в конечном счете качеством воды, которая идет на его изготовление. Даже водка, — разглагольствовал Бобровский, пряча пиво в холодильник, — имеет свой вкус, определяемый исключительно водой. Ярмольник в «L-клубе» все «Урсус» рекламирует. И я ему верю — там используется вода из айсбергов. «Кристалл клеа» — совершенно чистая и безвредная. Я думаю, что водка неплохой в итоге получится… А, кстати, о водке. Может, тебе не пиво надо? Может, мне в гастроном сбегать?

— Иди ты! Меня сейчас, наверное, от одного вида этой гадости вырвало бы.

— Ну расскажи, как все прошло в больнице? За алкоголика приняли?

— Вроде да. Нелли Кимовна настоятельно советовала на работу в нетрезвом виде не появляться.

— Я надеюсь, ты пару раз ослушаешься госпожу начальницу? Тебе теперь придется периодически поддерживать свою репутацию алкоголика! — засмеялся Сергей, и Банда снова отмахнулся от него:

— Помолчал бы уж!

— Ладно, не злись. Пей свое пиво, а я пошел. Надо связаться с начальством…

— Разрешите, Виталий Викторович?

Получив сообщение из Одессы, Котляров тут же поспешил к Мазурину. Уж слишком большую надежду возлагали они на миссию Банды и уж чересчур многое поставили на кон.

— А, ты! Заходи. Что-нибудь новое?

— Да. Банда устроился, как только что сообщил Бобровский, на работу в 19-ю больницу Одессы. На должность санитара.

— Санитара? Это не входило в наши планы. Что он сможет узнать, будучи всего лишь санитаром? — Мазурин насторожился, услышав такую новость, и подозрительно покосился на Котлярова.

— Планы пришлось поменять, но Бобровский уверяет, что все будет отлично. Та девушка, помните, Дина Саркисян, которая…

— Помню.

— Она вроде бы толковая, если верить ребятам. Вынюхивает, расспрашивает кого только можно. Так. Вот, она будет работать на нас, так сказать, со стороны больных, а Банда — со стороны медперсонала. Судя по донесениям Бобровского, эта работа обеспечивает ему доступ во все отделения и помещения больницы.

— Ну, это уже лучше… Как ты думаешь, — генерал указал Котлярову на диван, приглашая садиться, а сам прошел к буфету и извлек оттуда бутылку коньяка и две маленькие рюмки, — Степан Петрович, у нас есть шансы вытянуть это дело? Не завалим, не испортим? Все получится?

— Мне кажется, что получится, Виталий Викторович. Не хочу сглазить, конечно…

— Кажется? Если кажется — креститься надо, полковник, а не операции разрабатывать.

— Нет, я не так выразился. Я уверен в успехе. Ребята, особенно этот Банда, — просто находка. Вы бы видели, как они работали на полигоне…

— Тренировочный центр со стрельбой и беготней — совсем не то, что ожидает их в Одессе.

— Боюсь, товарищ генерал-лейтенант, что без стрельбы там не обойдется, если только это дело хоть чуточку похоже на Львовское или Питерское. Мой Федоров там, в Питере, увяз капитально, система охраны информации от нежелательных свидетелей у преступников просто потрясающая.

— Ну-ну… А если провал? Если всплывет то, как мы заполучили этого агента — Банду? Если наверху, — Мазурин многозначительно ткнул пальцем в потолок, — дознаются, с каким оружием и с каким оборудованием отправили мы на юг человека, который даже не состоит в штате?

— Поэтому я и говорил, что его надо было оформить по всем правилам.

— Нельзя было, я тебе уже объяснял, почему.

— Да, конечно… Но вы не волнуйтесь, Виталий Викторович, все у нас выгорит. Зато представляете, какой резонанс, какой триумф нас ожидает, если…

— Тьфу-тьфу! — суеверно сплюнул Мазурин через левое плечо и наполнил рюмки «Белым аистом». — Тогда давай возьмем, как говорится, по малой. По доброй традиции — за удачу…

— Вызывали, Нелли Кимовна? — в дверь кабинета главврача просунулась красивая светловолосая головка с томными глазами и длиннющими, сильно накрашенными ресницами.

— Заходи и закрывай за собой дверь.

В кабинет скользнула невысокая и стройная девушка в белом халате, лет двадцати пяти. Тонкая талия, внушительный бюст и крутые бедра вкупе с длинными для ее небольшого роста ногами делали ее, Наташку Королькову, довольно соблазнительным объектом пристального мужского внимания.

К ее несчастью, способностью к сколько-нибудь серьезному сопротивлению девчонка не обладала, и когда она впервые поняла, чего же хотят от нее мужчины, ей было всего четырнадцать. В десятом классе в гинекологическом отделении этой самой больницы она сделала свой первый аборт, потом, уже во время учебы в медучилище, — второй.