Джон Фарроу - Ледяной город

— Хитер Бантри, это — восьмиконечная звезда, эмблема нашей организации. — Завитушки красного и черного. Змеи и кинжалы. Восемь острых концов лучами расходились из центра татуировки, покрывавшей левую часть его груди. До самой середины грудь мужчины пересекал хирургический шрам. — Теперь мы работаем с организациями во всем мире — с «Ангелами» в Америке и Скандинавии, во Франции, Германии и Нидерландах. — Его акцент исчез. Английский, на котором он говорил, стал почти совершенным. — Наши братские организации раскиданы по всему миру. Эта восьмиконечная звезда, Хитер, — символ нашего русского братства, нашего единства и могущества, единения всех наших семей и братств. У тебя тоже будет такая татуировка. Она будет не такая большая, и деталей на ней будет поменьше — ты ведь только солдат, но звезда будет тебя защищать. Ни один «Ангел ада» не обидит тебя, когда у тебя будет такая звезда. Тебя будет бояться половина мира. Эта звезда украсит твою грудь, Хитер Бантри. Я прикажу сделать ее тебе сегодня же ночью. Ты меня поняла?

— Да.

— Ты согласна?

«Селвин?!»

— Да.

— Это — первая часть той дани уважения, которое ты нам воздаешь. А вторая часть такая. Все, кто вступает в нашу организацию, кто становится нам близок, должны сделать одну вещь, на которую никогда не отважится ни один полицейский. Ты сделаешь то, о чем мы тебя попросим?

Она обвела комнату глазами и молча кивнула в знак согласия.

— Ты согласна стать посвященной?

Она снова кивнула.

— Хорошо. Нас беспокоит один полицейский. Его надо убрать. Сейчас над этим вопросом работает Жан-Ги. Он большой мастер своего дела. Он научит тебя, как установить устройство, покажет, как нажать кнопку. Это совсем не так трудно. Полицейский будет уничтожен, ты станешь убийцей. Поняла?

Она кивнула.

— Согласна?

Она кивнула.

— Скажи это вслух!

— Да, — сказала Джулия Мардик.

— Ты убьешь для нас полицейского? — к нему снова вернулся его фальшивый акцент.

— Да.

— Говори это!

— Да, — повторила она громче.

— Говори мне, банкирская дочка, что ты нам делаешь. Говори мне!

Хоть голос ее был слабым, тишина в комнате стояла такая, что ее ответ был слышен всем:

— Я убью для вас полицейского, — проговорила она.

— Ты будешь его разбомбить? Ты взорвешь его в куски?

— Я подорву его. Он разорвется в клочья.

— Ты разорвешь ему задницу?

— Я взорву его задницу.

— Это хорошо. Я хочу, чтобы ты была одна из нас, Хитер, — сказал мужчина. — Я не из этой страны, но я уважаю обычаи во всех землях. Где я живу, откуда я приехал, где меня учили, мы не взрываем людей, просто чтобы убивать их. Но здесь такой обычай у «Ангелов». Мы уважаем их обычай, да?

— Да.

Кивнув головой, он дал знак всем выйти из помещения.

— Закрой дверь! — рявкнул он вслед последнему выходящему — это был Жан-Ги.

— О, нет, нет, только не это, — взмолилась она.

— Что ты боишься, Хитер? Ты не можешь быть девственница.

— Мне больно. Я не могу. Со мной что-то не так. Я не могу заниматься сексом. Я не хочу забеременеть. Я не могу иметь детей. У меня тело не нормальное, пожалуйста, вы все мне там порвете, пожалуйста, я очень вас прошу. Я все сделаю, что вы попросите, только не это…

Джулия была в ужасе от собственных слов. Она сама сказала ему, что сделает все, что он захочет. Она чувствовала себя сломленной, полностью побежденной, униженной, потерянной.

Мужчина подошел к кровати и склонился над ней. Потом поцеловал ее. Она ответила на его поцелуй сдержанно, чисто механически шевеля губами. Он шепнул ей на ухо:

— Целуй звезду. Это твоя надежда. Целуй восьмиконечную звезду, Хитер.

Он распахнул рубашку, чтобы снова открыть грудь, она подвинулась, чтобы поцеловать звезду в самый центр.

— Языком лижи, Хитер. — Она повиновалась. — Так хорошо.

Он расстегнул брюки, вынул свою мужскую плоть и некоторое время мастурбировал, чтобы возбудиться. Потом приподнял ей голову, положив руку на затылок, и сказал:

— Возьми в рот.

Джулия Мардик сделала, что ей было сказано, он сжал ей голову руками и стал вводить член с такой силой, что она подумала, он ей уши оторвет, потом он кончил, она проглотила, и при этом у нее возникло такое чувство, что ее заразили чумой, ей казалось, что смертельный яд растекается по жилам, поражая все жизненно важные центры. Мужчина застегнул рубашку, спрятав звезду, и направился к двери. По дороге он поставил стул на место и завязал галстук.

— Ты понравилась мне, банкирская дочка. Это хорошо для тебя. Это значит, или я, или они. Можешь выбирать сама.

В дверях он слегка улыбнулся, потом выключил свет и закрыл дверь.

Джулия осталась лежать на спине, в темноте, подняв одну коленку. Она даже пальцем не могла пошевелить от пережитого потрясения.

Дверь открылась, от страха, что ее будут убивать, душа на мгновение ушла в пятки, потом вдруг страстно захотела смерти — но только быстрой.

Какой-то мужчина включил свет и вкатил тележку с подносом, на которой стояла еда.

На изящной серебристой тележке была масса деликатесов — потрясающе вкусные бутерброды, самые разные соки в небольших упаковках, фрукты.

Он ушел.

Она уставилась на еду и понимала, что можно поесть. Но сам вид пищи был ей противен.

Ее должны были изуродовать… Сделать на ее груди эту гнусную наколку… А потом ей придется убить человека, полицейского.

«Зачем я все это сделала? Зачем я ему сосала? Что же я наделала!»

Но еще хуже было осознавать, что она произнесла это вслух, а потом еще и повторила.

«Он хочет заставить меня кого-то убить. О Господи! Боже мой!»

Эмиль Санк-Марс ждал в машине Окиндера Бойла, закрыв глаза, чтобы дать им немного отдохнуть. Он позвонил журналисту по сотовому телефону и сказал, что хочет с ним встретиться через полчаса. Молчание в трубке было непродолжительным.

— Я буду даже скорее, — ответил Бойл.

— Тогда через десять минут. На улице. Рядом с твоим домом.

Время почти вышло. Санк-Марс очень надеялся, что парень не придет до конца фортепианного концерта, передававшегося по радио, но в этот момент в окно постучали. Он выключил музыку, репортер обошел машину и сел рядом.

— Отрабатываете ночную смену, Эмиль? — спросил его Бойл.

— Я так понимаю, для тебя это как разгар дня.

— Нет, мне уже почти пора спать. Я рад, что вы позвонили. Что стряслось?

Бойл был готов ко всему.

— Да так, ничего особенного. А ты на что рассчитывал?

— Знаете что? Я вызываюсь в добровольцы.

— Считай, Окиндер, что я это оценил по достоинству. У него сейчас девушка. Я хочу, чтобы ты вошел с ней в контакт. Только будь предельно осторожен. Я понятия не имею, влюблена ли она в него или ненавидит каждый его вздох. Надо это выяснить. Может быть, ты сможешь найти к ней журналистский подход, но не говори только, что ты репортер. Один раз ты уже этому малому свинью подложил…