Николай Иванников - Вепрь

Крыша соседнего дома была уже совсем рядом, и Вепрь Прыгнул. Не совсем удачно: подвернул ногу и упал. Чертыхнулся.

Поднялся и захромал к- открытому окошку

чердака.

Потом он спустился вниз и, стараясь держаться в тени домов, прихрамывая, побежал на стоянку, где бросил свою машину. Она по-прежнему стояла там в гордом одиночестве. Вепрь открыл дверцу и упал на сиденье. Хотел достать из внутреннего кармана пиджака ключ зажигания, но в этот момент в затылок уперлось холодное дуло пистолета.

— Приехали, — проговорил Вепрь. — Это Сосунок, или я ошибаюсь?

— Нет, ты не ошибаешься, — довольным голосом ответил Сосунок с заднего сиденья. — Это действительно я… А ты теряешь форму, Вепрь. Что это были за выкрутасы там, на крыше? Рядом со мной лежит «СВД» [2] СВД — снайперская винтовка Драгунова. с прицелом ночного видения, и я запросто мог снять тебя, когда ты появился на балконе… Лишаешься прежней классности, Вепрь, и ходы ленишься просчитывать.

Убрав пистолет, Белкин стал шарить по карманам в поисках сигарет.

— Что ты сделал с Трохиным, Вепрь? — чиркнула зажигалка.

— Я отпустил его с миром. Я установил, что никакой вины в деле Алексея Комова за ним нет, и вынес оправдательный приговор.

— А Курженко? Сегодня утром он застрелился, но мне с трудом верится в версию о самоубийстве. Признайся — твоих рук дело?

— Отнюдь. За меня всё решил Господь. Или дьявол, если угодно.

— А-а, понимаю! Гусарская рулетка?

— Именно. А разве супруга его ничего не рассказала следствию?

— Она в глубокой депрессии. Это врачи так сказали. А мне кажется, что у неё попросту съехала крыша. Бормочет что-то себе под нос, тихонько улыбается и ни на кого не реагирует. Иногда начинает хохотать словно от щекотки. Ты здорово умеешь доводить людей до сумасшествия, Вепрь.

Последовала пауза, чувствовалось, что Сосунок ждет ответа. Но Вепрь молчал. Тогда Сосунок спросил:

— А Жирный? Ты его уже убил?

— Он наказан, — холодно ответил Вепрь. — Наказан руками того, от кого он меньше всего этого ожидал.

— Ну и ладно! — Сосунок махнул рукой и откинулся на спинку сиденья, закинув ногу на ногу. — Собственно, меня это не касается. Пусть этим занимается угрозыск, мне же от тебя надо только одно — «Прелесть». Ты нашёл её для меня?

— Если бы мы действовали с тобой заодно, Сосунок, она была бы уже у тебя в руках. Ты искал диск, я — Славянку, а в итоге оказалось, что всё это время диск был у неё. До вчерашнего дня.

— Это интересно, — Сосунок за спиной зашевелился. — А что произошло вчера?

— Помнишь чечена, который поотшибал тебе рёбра на «Рылееве»? Ахмет, раб Лизаньки Ливергант. «Прелесть» у него, если он ещё в Городе. А если уже уехал в Сочи, то она у Ливерганта. Девчонка, с которой Славянка жила на квартире у своих знакомых, рассказала мне это. Так что ищи Ахмета, Сосунок. У меня предчувствие, что он ещё в Городе.

— Да, он ещё здесь, — подтвердил Сосунок. — У него тут остались кое-какие дела… Вчера средь бела дня Лизаньку изнасиловали и едва не убили прямо в номере отеля. На подозрении четверо человек, и пока Ахмет не убьет их, из Города он вряд ли уедет. Ты ведь знаешь Ахмета… Что ж, спасибо за информацию, Вепрь. Кстати, у меня для тебя тоже есть кое-что, хотя не думаю, что ты сильно обрадуешься. Впрочем, смотря с какой стороны на это посмотреть.

Вепрь резко развернулся. Лицо Сосунка было на удивление серьёзным.

— Да-да, я не шучу. Вчера в Десятую городскую больницу с пулевым ранением в грудь поступила девушка лет восемнадцати-двадцати, блондинка с синими глазами. Ее нашел на улице Горнистов совершенно случайный человек. И знаешь что, Вепрь, на правой груди, в пяти сантиметрах выше соска, у нее имеется маленькая такая татуировка в виде розочки. Тебе это ни о чём не говорит?

Вепрь окаменел. Из всех знакомых ему женщин такую татуировку имела только одна. С тихим стоном он скрипнул зубами:

— Кто это сделал, Сосунок?

— Подозревают тех же людей, что покушались на Лизаньку. Дело это в ведении угро, так что ничего более я не могу тебе сообщить. Скажу только одно, Вепрь: если бы ты действительно любил эту девчонку, давно бы уже нашёл её и не допустил того, что произошло. Ты настолько зациклился на своей мести, что забыл о людях, которые тебя окружают. Все это время ты думал только о том, чтобы удовлетворить свою жажду, забыв о тех, чья жизнь из-за тебя полетела в тартарары. Мы бы могли стать с тобой друзьями, не будь ты пленником собственных амбиций.

Подхватив с сиденья своё оружие, Сосунок вышел из машины.

— Прощай, Вепрь. И не забудь: Десятая горбольница. В бреду она повторяла твоё имя…

Махнув рукой, он пошёл прочь.

Он знал, что сделает завтра утром. Он не будет спешить, однако и медлить больше не станет.

Солнце взойдет, и утро наступит. Он терпеливый, хотя в этот раз будет очень нервничать. Дождется, когда откроется большой магазин на Центральном, поставит на уши всех продавцов, но купит там самое красивое белое платье с корсажем из белых роз и строгий черный смокинг. Потом он отправится в старый Николаевский храм на Соколином холме, найдет там отца Ираклия, своего старинного приятеля, выслушает его многословное приветствие, а потом, молча взяв его за рукав сутаны, отведет в машину. Протесты его он слушать не будет и объяснит все по дороге.

В Десятой городской больнице его, конечно же, не встретят с распростертыми объятиями, но он уже готов к этому. Никто не сможет его остановить. Он будет умолять, упрашивать, угрожать, ругаться и давать взятки направо и налево и пройдет туда. Отец Ираклий будет рядом с ним.

Они зашагают по больничному корпусу, найдут нужную палату. Войдут как можно бесшумней.

— Я пришёл, — скажет он. — В Сочи я обещал тебе, что, когда мы вернёмся в Сибирь, я женюсь на тебе. Я принёс свадебное платье. Переоденься, священник уже здесь…

Нет, всё будет не так. На самом деле он скажет:

— Прости меня, Славянка. И если ты простишь, я попрошу тебя стать моей женой…

А ещё лучше — он ничего не скажет. Он встанет на колени у её изголовья, нежно поцелует в уголки рта и наденет на палец кольцо.

Удивлённый медперсонал будет стоять за его спиной в дверном проеме и шепотом переспрашивать друг у друга, что здесь происходит. А потом нанятый им скрипач заиграет под окном марш Мендельсона, и они поймут, что здесь происходит венчание.

А отец Ираклий, туго соображающий после вчерашнего похмелья, в последний раз толкнет его локтем в бок и негромко скажет:

— Подумай, Вепрь. Ещё не поздно.

Он только улыбнется и скажет ему в ответ:

— Вепря больше нет, Ираклий. Этой ночью Вепрь умер.

Потом подмигнёт и добавит:

— А меня зовут Сергей. Комов Сергей Алексеевич…