Валерий Горшков - Тюрьма особого назначения

Сил отложить это дело хотя бы на час не было никаких, и я немедленно приступил к его осуществлению, для полной уверенности предварительно снова достав переданное мне журналисткой письмо настоятеля и пробежав его глазами.

Неужели все так просто! Надо только...

Спрятав письмо в лежавшую на столе Библию, я подошел к находившейся в углу комнаты печи, вытащил обе верхние заслонки, присел на корточки возле чугунной дверцы для дров и внимательно вгляделся в основание кирпичной кладки, заштукатуренное и густо закрашенное несколькими слоями серой краски.

О том, чтобы обнаружить нижнюю выдвижную металлическую плиту-стопор под этим покрытием, не могло быть и речи. Для начала необходимо до самого кирпича очистить нижнюю часть печки при помощи острого инструмента, например ножа или стамески.

И тут я неожиданно вспомнил о заточке, сделанной из напильника неизвестным зеком много лет назад, которую я обнаружил в первый же день приезда на остров воткнутой с внутренней стороны столешницы в одну из деревянных ножек.

Я тут же подошел к столу и запустил руку под его потрескавшуюся от времени прямоугольную крышку. Пальцы сразу нащупали холодный шершавый металл, покрытый тонким слоем ржавчины. Вернувшись назад к печке, я опустился на корточки и принялся старательно ковырять штукатурку у основания печи, в сантиметре-двух от пола. Вскоре заточка царапнула по чему-то металлическому. Я отложил напильник, смахнул рукой цементную пыль и заметил маленький железный уголок, торчащий между последним, наполовину погруженным в настил пола, и предпоследним радами кирпичей. Я снова взялся за инструмент и принялся методично выцарапывать металл, до тех пор, пока не появилась возможность ухватиться пальцами за торчащий из пола, почти незаметный из положения стоя металлический язычок.

После нескольких безрезультатных попыток потянуть его на себя, когда на лбу от напряжения выступили капли пота, язычок вдруг поддался и стал медленно, словно нехотя расставаясь со своей тайной, выползать наружу. В глубине печи что-то тихо щелкнуло, и в следующую секунду я едва не опрокинулся на спину, резко выдернув из-под кладки длинную широкую полоску из тяжелого ноздреватого чугуна.

Второй запор был снят, и теперь нужно было попытаться отодвинуть печь, открыв вход в подземелье. Судя по ее положению в комнате, перемещаться печь могла только в одном направлении — в сторону окна, влево. Впрочем, казалось невероятным, что ее вообще можно сдвинуть с места.

Я встал на ноги, несколько раз глубоко вздохнул, уперся в угол кладки плечом и изо всех сил надавил...

С громким треском по всему периметру печки лопнула многослойная корка из штукатурки и краски, и вся кирпичная глыба отошла от стены, обнаружив под собой прямоугольный люк, прикрытый потемневшим от времени деревянным щитом из плотно пригнанных друг к другу досок. Сердце мое взволнованно забилось. Значит, вот он, реально существующий вход в подземелье!..

Нужно только снять деревянный щит и спуститься вниз! Ну же, что ты стоишь, как каменный истукан с острова Пасхи?!

Но я медлил. Находясь на пороге неизвестности и канувших в бесконечность семи с половиной десятилетий, я словно оцепенел.

Не знаю, сколько я так простоял в полной неподвижности — может, с минуту, а может, и все пять, — но наконец заморозившая меня ледяная лавина отступила, я поднял лежащую возле ног заточку, подковырнул ее острым концом край деревянного щита и почти без всяких усилий откинул его в сторону, обнажив черный провал подземелья. Из мрачной глубины на меня пахнуло могильным холодом, неизвестностью и непредсказуемостью того, что ждет меня в этом подземном мире...

Прочитав про себя «Отче Наш» и трижды перекрестившись, я взял с полочки у стены толстую восковую свечу. Я зажег ее и, положив коробок спичек за пояс, а также прихватив на всякий случай сделанную из напильника заточку, осторожно нащупал ногой первую ступеньку круто уходящей вниз деревянной лестницы. Она дрогнула, но все-таки оказалась достаточно прочной, чтобы выдержать мой вес. По мере продвижения в глубь подземелья свет позади меня все более бледнел, а потом пропал совсем, как только ход круто свернул вправо. Надо отметить, что к сооружению подземелья выкопавшие его несколько столетий назад безвестные строители-монахи подошли более чем добросовестно. И стены, и своды туннеля были кирпичными, что совершенно исключало обвал, и лишь под ногами у меня была рыхлая, но сухая земля.

Миновав не меньше пятидесяти метров — так, по крайней мере, показалось мне, поскольку при тусклом свете свечи я продвигался вперед со скоростью черепахи, — я наткнулся на первое, уходящее в сторону от основного туннеля, ответвление. Если верить тому, что писал в своем письме в Афины отец Амвросий, именно здесь и должны находиться спрятанные им от чекистов бесценные реликвии Спасского монастыря, бережно собираемые несколькими поколениями монахов.

Недолго думая, я свернул именно в этот «аппендикс» и пошел быстрее, подстегиваемый близкой разгадкой тайны монастырских сокровищ. Вскоре узкие своды туннеля расступились, и я оказался в просторном помещении, возле дальней стены которого, слабо освещенной оплавленной свечой, стояли какие-то плохо различимые на расстоянии предметы.

Я подошел ближе. Оказалось, что это грубые мешки. Потянув за веревку на горловине мешка, я развязал узел и раздвинул края материи, обнажив сверкнувшие в тусклом свете свечи золоченые оклады икон. В самом верху этой внушительной стопы лежал маленький образ Казанской Божьей Матери в серебряном окладе.

Казалось, печальные глаза Богородицы взирали на меня с благодарностью...

Перекрестившись, я подошел к другому мешку, потом к третьему... Я развязывал узлы и не верил своим глазам. Помимо икон, золоченых подсвечников и кадил, я обнаружил несколько сундучков. В одном из них были усыпанные драгоценными камнями кресты, в другом — как я понял — золотые монеты... Кроме того, я обнаружил большой сундук со старинными книгами в кожаных переплетах, с металлическими застежками и тисненными золотом надписями. Дрожащими от волнения руками я брал воскресшие из небытия православные реликвии и чувствовал, как в них стремительно оживает время, как они снова начинают жить и дышать, как неистово просятся на свет из многолетнего заточения...

Неожиданно тишину нарушил какой-то далекий, почти не уловимый на слух шорох. Я прижался к стене, прикрыл ладонью свечу и прислушался.

Да нет, кажется, все тихо. Видимо, далекий шорох — лишь плод моей фантазии, вызванный сильным эмоциональным перенапряжением.

Однако через минуту в глубине туннеля снова что-то зашуршало, и я быстро изменил свое первоначальное мнение. Там, в темноте, определенно кто-то находился. Я сразу же вспомнил об оставленной в доме настоятеля отодвинутой в сторону печи, об открытом люке...