Сергей Зверев - Таежный спрут

– Очень жалко, – признал Туманов. – Свинка для взрослого человека – кратчайший путь к бесплодию. А также к малокровию глазного дна, бруцеллезу и выпадению волос. Послушайте, девочка, – Туманов достал удостоверение и импортный шоколадный батончик (кнут и морковку), – у нас к Ивану Моисеевичу очень важное дело. Настолько, простите, важное, что нет никакой мочи его отложить. Вы не могли бы дать бедному пилигриму с семейством домашний адресок Ивана Моисеевича?.. Да вы не беспокойтесь, он меня прекрасно знает. Мы не по рабочему вопросу, по личному…

– Вообще-то нам не положено… – девица неприязненно покосилась в мою сторону. Туманов шевельнул опущенной ладошкой: исчезни. Я покорно попятилась. Вот змей…

Пообедав резиновыми котлетами в столовой у синема «Золотая луна», мы всей фамилией отправились в гостиницу «Локомотив», вроде как числящуюся на балансе МПС. Дешевые номера уже раскупили, оставался двухкомнатный люкс и трехкомнатный «обычный». Туманов выбрал первое: деньги не играли роли, их было много.

Я упала на кровать.

– Какое, господи, блаженство… Туманов, когда у нас начнется нормальная жизнь, скажи?

– Послезавтра, – проворковал он, – если не обделаемся.

Я задрала голову к ободранному «люксовому» потолку и стала мечтать о послезавтрашнем счастье. И не заметила, как в комнате стало тихо: Туманов увел Алису пошептаться. Вернулся минут через пять, заметно расстроенный.

– Не нравится мне Алиса.

– Что такое? – я приподнялась.

– Она ребенок, Динка. На ее глазах убили отца и знакомых людей. Она пережила нервотрепку погони, «одиночное плавание». Потом мы с ней три дня носились по кошмарам: ей просто некогда было меланхолить и страдать. Да и я, признаюсь, приложил немало усилий, чтобы заставить ее забыть о прошлом. А теперь беготня закончилась, Алиса прозревает. И самое неприятное – она начинает понимать, что становится для нас обузой.

– Мне с ней поговорить?

– Не сейчас. Она легла. Пусть поспит часа четыре – как раз вернемся. Пойдем с темнотой, нечего нам выставляться.

– Ох, боюсь я что-то, Паша…

Он лег ко мне, и я прижалась к нему всем телом. Вихрь положительных эмоций, захлестнувший меня в сей же час, не позволил, однако, забыться.

– Не надо бояться, Динка, – Туманов погладил меня по голове, – ты свое отговорила. Теперь говорить будут пушки.

– Ну, дай-то бог… – Я почувствовала, как губы растягиваются в блаженную улыбочку. – Слушай, – неожиданно вспомнила я, – а что ты наплел секретарше Эрлиха? За что она тебя так возлюбила?

– Ах, да, – он оживился. – Я изложил ей занимательную историю про то, как мы вместе с Иваном Моисеевичем учились, воевали, были не разлей вода и даже на курсах тифлопедагогики сидели за одной партой.

– А это что за педагогика? – удивилась я.

Он захохотал, как ненормальный.

– Это обучение слепых, Динка…

Одно из видимых достижений новой власти – отмена комендантского часа. Мелочь, а приятно. В одиннадцатом часу вечера мы шли под ручку по частному сектору вдоль улицы Парашютистов и со стороны казались идеальной влюбленной парой. В принципе, мы и были таковой.

Частный сектор оказался не из бедных. Людей почти не было. Дома добротные, каменные. На участках гаражи, баньки. В принципе, чисто. Где-нибудь в Калифорнии или в Праге над таким благополучием посмеялись бы, а у нас – вполне достижение. Кое-где фонари, щебенка, лавочки. Непривычно после недели в аду.

Дом двадцать пять встретил нас отвратительным собачьим лаем. Лохматый среднеазиат метался на цепи, захватывая в радиус поражения и крыльцо, и кухоньку, и темную аллейку, уводящую во мрак сада. Очень приятно (в смысле, не очень).

– Нормально, это ожидалось, – Туманов отступил под сень пышной акации и потянул меня за собой. – Стой спокойно, не дергайся.

Пес завелся не на шутку. Собака не человек, ее не обманешь. Прежде в доме было тихо, темно (рано ложатся хозяева), а теперь на первом этаже за шторами вспыхнул свет. Брякнула щеколда. Одновременно загорелся фонарь над крыльцом и отворилась дверь. Из дома вышел человек с перевязанным горлом.

– Альма, фу!

Овчарка заскулила. Вспыхнул огонек – хозяин прикуривал. Погасив пламя, повернулся, всунул голову в проем и крикнул:

– Спите, Наденька, спите! Не надо спускаться… Это Альме просто скучно стало!

– Наш клиент, – шепнул Туманов. – Все ворует, ворует, а сам, погляди, какой тощий…

На мой взгляд «клиент» был не то чтобы тощим, скорее, дряблым. Небольшого роста, с лысеющей головкой. Из-под растянутой майки виднелись свисающие жиры с углеводами, на коленях дулись пузыри.

Я промолчала. Собака, завидев хозяина, угомонилась, разлеглась под крыльцом. А человек докурил, выстрелил окурком в сад и вошел в дом. Свет за шторами и на крыльце остался гореть.

– Щеколда не брякнула, – своевременно заметил Туманов.

– А зачем? – догадалась я. – Попьет кваску, сбегает в сортир, а там уж и на боковую.

– По всему, видимо, да, – кивнул Туманов. – Тогда у нас минута. Рассчитываем на фактор внезапности. Остальные факторы наш герой переживет. Я сейчас захожу в калитку, делаю «коридор» и, как шепну твое имя, на цыпочках пролезай – и на крыльцо…

– Не дури меня, – обиделась я, – там же зверь.

– Да что нам зверь, – в темноте матово обозначилась белозубая улыбка, – мы под Хандакайты знаешь какие номера откалывали?

Операция «Страсти по Ивану» началась в 23 часа одну минуту. Туманов поразил меня. Он взглядом заворожил псину и благополучно позволил нам обоим проникнуть в дом! Я слышала, что это возможно и при соответствующей тренировке доступно в принципе любому (нужно лишь научиться утяжелять взгляд), но как и всякий человек, склонный занижать свои способности, я бы заявила со всей ответственностью: мне такие штучки не по зубам. Когда он вошел в калитку, Альма заворчала и начала было лаять, но неожиданно замолчала. Они стояли, не шевелясь, и неотрывно смотрели друг другу в глаза. Псина что-то мешкала, не торопилась бросаться на чужака. Текли секунды. Собака не выдержала первой: поджав хвост, попятилась. Туманов шагнул – она опять попятилась, прижалась к будке.

– Динка, – негромко позвал он.

Перекрестившись, я вошла в садик. Альма глухо заворчала. Видок у нее, конечно, был жутковатый. Оскорбленная, предельно опасная, она стояла, широко расставив лапы, наклонив голову, клыки наружу, глаза светились бешеной яростью. В таком состоянии броситься можно даже бессознательно, на голом рефлексе. Туманов это понял. Сделал шаг, другой, третий… Какой у него при этом был взгляд, я не видела, он стоял ко мне спиной, но можно представить. Собака испуганно шарахнулась, отбежала в сторону и, признав поражение, тоскливо заскулила.