Марина Барбышева - Звездочет. Работа на холоде

Сергей задержался на фотографии Шёманна. Он был снят рядом с большой зеленой машиной. Тоже немолодой. Расстегнутая на груди свободная белая рубашка. Подвернутые джинсы. Лысоват. Открытое круглое лицо. Немного смущенная полуулыбка.

Предатель?..

Сергей отложил снимок.

— Я буду работать один?

— Ты будешь работать с Эльзой Бьерквист. — Шевцов допил чай и убрал стакан в стол. — Ты ее муж. Она, кстати, уже ждет тебя на месте. И еще… Не знаю, зачем я вам это говорю… вы мужики взрослые… но скажу. Есть вещи поважнее, чем просто быть счастливыми. — Шевцов помолчал, насупившись пожевал губами, затем добавил, со значением повысив голос: — С подробностями Чумакова ознакомит Костромитин! Он также будет координировать действия на месте… А Илья Петрович… — голос генерала смягчился, — Илья Петрович, ты, пожалуйста, возьми это дело под контроль… Проследи лично. Все. Все свободны.

Ставрогин солидно молчал.

Шевцов демонстративно поднялся из-за стола и отвернулся к окну, всем своим видом показывая, что аудиенция окончена.

Сергей с Виктором одновременно двинулись к выходу, чуть не толкаясь плечами. Сергей схватился за дверь первым. Он вышел, резко захлопнув ее у Виктора перед носом.

Виктор обернулся к начальству, неловко пожав плечами, будто извинялся за них обоих. Потом вышел, как всегда оставаясь сверхтактичным.

— Видал?! — Шевцов многозначительно глянул на Ставрогина, но Илья Петрович лишь укоризненно покачал головой.

На столе зазвонил телефон. Генерал снял трубку.

— А-а, здравствуй, Саша! Как жизнь? Как Надя?.. Костромитин-старший… волнуется… — прошептал он, зажав микрофон ладонью.

— Привет от меня, — живо откликнулся Сгаврогин.

— Ага… Саша, тут тебе Илья Петрович горячий привет передает… да-да… И Наде тоже… — продолжал генерал в трубку, расплывшись в приветливой доброй улыбке. — Да все уладилось, все в порядке… Разобрались мы с пацанами… Нет, Витя останется дома. В Женеву полетит Чумаков… А потом еще куда-нибудь… полетит… Хорошо, надо встретиться, посидеть… Отлично. До свидания.

Генерал повесил трубку и обернулся к Ставрогину. В его глазах проскользнула досада.

— Да правильно ты все сделал, Сергей Анатольевич! — махнул рукой Ставрогин. — Ну какой из Чумакова отец?!

— А я так думаю, хороший он был бы отец! — бросил в сердцах генерал. — Ты-то вот, Илья, так и не стал отцом! Так что, помалкивай. Что ты в этом понимаешь!

— Ну, почему же не стал? — уклончиво произнес Илья Петрович, рассматривая свои отполированные ногти.

— А это ты брось! — вконец рассердился Шевцов. — Эти твои дела ты давай заканчивай. Или решай… Нехорошо это… На две семьи…

— Зачем? Меня все устраивает. Никто не в обиде. Все довольны.

— Ну, да. Особенно Катя. Она такого не заслужила! Всю жизнь по гарнизонам за тобой…

— Ну по каким гарнизонам? — возмутился Ставрогин. — Она уже давно позабыла, что такое гарнизоны. И уж будь покоен, Сергей Анатольевич, Катя получает все, что заслужила. Ей не на что жаловаться.

— Ну ладно, ладно… — генерал примирительно отмахнулся. — Саша Костромитин на дачу приглашает. В будущее воскресенье… Надя поросенка хочет зажарить… И ты, уж пожалуйста, с Катей…

Ставрогин вышел из офиса, сел в машину и позвонил жене.

— Катюша? Да, я… Ужинай без меня. Сегодня я буду поздно… Да-да, не жди. Ложись спать… Как только закончу дела, сразу приеду.

Он отпустил шофера и уселся за руль. До загородного домика, купленного им на имя некоей Крошевой Татьяны, было около часа езды, конечно, при отсутствии пробок.

Очень скоро его лощеный вылизанный BMW, правда, не последней модели, свернул на Носовихинское шоссе.

Его связь с Танюшей продолжалась последние десять лет. Они познакомились в доме отдыха, в «Вороново», где Илья Петрович поправлял здоровье после случайного легкого ранения. Спустя пять лет она забеременела, тогда и был приобретен очаровательный кирпичный домик на ее имя. А еще через год маленький Илюша Крошев уже смело топтал ножками дубовые полы.

Танюша была счастлива. Свой дом, сын растет, богатый надежный любовник. Жизнь состоялась.

Полковник же Ставрогин от Татьяны откровенно тащился. Супругу же свою, Екатерину Васильевну, он уважал и почитал, но в определенном смысле потерял к ней интерес.

Ставрогину нравились значительные, крупные женщины. А Катя постоянно худела, сходила с ума от диет, не вылезала из фитнес-залов, саун, массажных салонов. Выглядела она бесподобно, но все же не девочка… А хотела, как девочка. Она любила спортивные курточки и узкие джинсы. Впрочем, со спины она легко сходила за девочку… А Ставрогину хотелось женщину… В молодости он не мог ограничиться связью с одной женщиной. Но встретив Татьяну, остепенился, как будто женился, наконец.

Татьяна была поистине царственная женщина, высокая, полногрудая, с тяжелыми русыми волосами, крупная и красивая.

Если бы Катя набрала хотя бы килограммов десять, возможно, Ставрогин и пофантазировал бы на ее счет. Но она предпочитала развлекаться по-своему, имея средства, и уважение со стороны мужа вполне устраивало ее.

К ребенку Илья Петрович относился сдержанно, но именно так, по его мнению, следовало воспитывать сыновей. Наверное, он бы любил дочь, при условии, что ее родила бы Катя. Но почему-то Катя оказалась пустоцветом. Вероятно, именно поэтому она и задержалась так надолго в образе девочки. Такое часто случается с психикой нерожавших женщин.

Сергей ворочался всю ночь в своей холостяцкой постели. В квартире было холодно и одиноко. За окном стрекотал затянувшийся с вечера дождь, усугубляя неважное настроение. Навязчивая мысль, пришедшая ему в голову по дороге с кладбища, притягивала его сознание, выволакивая из робкого неверного сна. Хотя он уже опять все перерешил снова-заново, оказавшись под давлением сложившихся не в его пользу обстоятельств.

Сперва мысль была неясной и эфемерной, но постепенно становилась все более оформленной, приобретая четкие очертания фотографии со стола Виктора в рабочем кабинете. Только на ней теперь он видел Лену, сына, а вместо Виктора себя самого. «Вот так когда-нибудь будет», — подумал Сергей, выбираясь из постели.

Робкое утро едва пробивалось сквозь сумрак и дождь. В ванной пахло лосьоном и мылом. В зеркале отразилась злобная, непроспавшаяся бородатая афганская морда. Впервые Сергей понял, как она ему надоела. Он смотрел на себя в зеркало, скучая по своему гладкому, чисто выбритому лицу. Он брился долго и с наслаждением, возвращая свой прежний, давно забытый облик, до боли, до матовой синевы на бледных щеках. Нежно коснувшись лица смоченной лосьоном ладонью, он непроизвольно улыбнулся: «Ну вот. Из почти дикаря получился почти порядочный человек… Матерый разведчик Джонс».