Конрад Граф - Рэмбо под солнцем Кевира

— Если вы позволите, саркар, — сказал он, поклонившись. — Я подумал об этих "паломниках" — арабах с английским акцентом. Не начинают ли они уже действовать? И не их ли это рук дело?

— Но ведь мы договорились обо всем с Камалем и Али, — удивился Абдолла-хан.

— Мы говорили с ними о Томе Пери. О Мохаммеде Барати они и понятия не имеют. Значит, одна группа не знает, чем занимается другая. Разве так не бывает, саркар?

— Бывает, — согласился Абдолла-хан. — И все же?

Он внимательно посмотрел на Фуада, никак не понимая, каким образом могли эти "паломники" похитить из охраняемой внутри и снаружи Ходжатии человека! Похитить так, что, никто ничего не видел и не слышал.

— Я подумал, саркар, — продолжал почтительно Фуад, чтобы не обидеть домыслами своего господина, — не использовали ли они какое-нибудь новое пси-оружие, о котором сейчас так много пишут? И если это так, то что мешает им похитить из посольства любого заложника? Хотя бы того же Тома Пери. Это было бы очень неприятно, саркар. А вдруг группа, похитившая Барати, — это вовсе не группа Камаля и действует совсем самостоятельно? Простите, саркар, я совсем запутался. Но я верю Али.

— Я тоже ему верю, — кивнул Абдолла-хан.

Но он был человеком старого закала и не верил во всю эту дьявольщину с пси-оружием. Но вот ведь Мохаммед Барати исчез, и никто не может объяснить, как это могло случиться. Если еще исчезнет Том Пери…

Абдолла-хан боялся даже подумать, что будет, если исчезнет Том Пери. Но он ничем не выдал своего волнения и продолжал молчать, давая возможность Фуаду высказаться до конца. Фуад это понял и сказал то, что и хотел услышать от него господин.

— Саркар, — сказал он, — нужно немедленно перевести Пери из посольства в Ходжатию.

Абдолла-хан помолчал еще ровно столько, сколько нужно было для того, чтобы убедить Фуада в своих сомнениях. Пусть это останется мыслью Фуада.

— А если Пери похитят отсюда, как похитили Барати?

— Простите, саркар, но покойников не похищают: они никому не нужны.

Абдолла-хан недоверчиво посмотрел на Фуада. — Ты думаешь, они нужны нам?

— Нет, саркар, нам тоже не нужны, — Фуад позволил себе улыбнуться. — Я просто вспомнил одну шутку, мы часто использовали ее в Ливане при перевозке заложников. Доверьтесь мне, саркар. От вас мне будет нужна только бумага из канцелярии аятоллы.

— Ты получишь ее сегодня же, — не раздумывая сказал Абдолла-хан.

Том Пери читал книгу, когда заскрежетал засов, открылась дверь в котельную и вошел Фуад. За ним, кажется, стояло еще несколько человек. А, возможно, это ему действительно показалось, потому что больше он ничего не помнил. Может быть, запах хлороформа?..

Его положили в гроб и вынесли наверх. У подъезда стояла грузовая машина с открытыми бортами. Гроб, не закрывая крышкой, поставили на платформу, машина выехала за ворота посольства и остановилась.

Любопытствующая толпа бросилась к машине, но ее напор сдержали вооруженные люди. Рядом с гробом оказался маленький толстый бородач, провожающий неверных в ад, и крикнул хриплым голосом:

— Мусульмане! Одним шпионом стало меньше. Это Том Пери. Его черная душа не выдержала угрызений совести, и он умер, чтобы поспешить покаяться перед свои Богом. Пусть торопится. А его смерть ляжет еще одним несмываемым пятном на совести его президента. Аллах свидетель, мы не хотели его смерти. Но все в воле Аллаха, великого и милосердного!

Толпа стояла в молчании и испуганно смотрела на гроб: человек, умерший своей смертью, вызывал у нее страх. Машину заполнили вооруженные люди, борта закрыли, и она тронулась в путь. От Священной площади она свернула налево, в ту сторону, где открывались ворота в Деште-Кевир.

К концу второго дня пути Рэмбо вышел из солончаков и без сил упал на галечник, закрывшись с головой тем, что осталось от аба. А ведь Давуд предупреждал об этих коварных кевирах, способных поглотить караван. Солончаки, говорил он, — это слоеный пирог из соляных корок и слоев глины. Слой глины опускается и под прикрытием соляной корки превращается в зыбкое болото. Бедный осел не успел издать даже предсмертного крика. Но ведь своей смертью он спас ему жизнь. Пойди тогда Рэмбо вместе с ним за этой чертовой колючкой, и его путешествию пришел бы мгновенный и бесславный конец. А Давуд и здесь предупреждал: иди только на звезду и не сворачивай в сторону ни на один градус, не надейся на компас — иди по караванной тропе. Тропы не было видно, ее давно никто не протаптывал, но оставалось направление тропы, и каждый шаг в сторону от нее грозил гибелью.

Когда животное рухнуло под солончаковой коркой, Рэмбо охватил такой страх, который он не испытывал за всю свою жизнь. У него было ощущение, что он сидит на маленьком твердом островке, окруженном со всех сторон бездной. Этот страх сковал все его движения, и он не мог заставить себя сдвинуться с места, пока не увидел долгожданную Полярную звезду. Тогда он встал и, как безумный, бросился ей навстречу. Если уж ему суждено погибнуть, он погибнет сразу. Но он не погиб. Солончак хрустел у него под ногами зло и раздраженно, а он бежал и бежал до тех пор, пока не почувствовал, что победил страх. И тогда пошел, ступая твердо и уверенно, широким размеренным шагом. Теперь он победил и выверенные тысячелетиями фарсанги.

Но он остался без воды и пищи. Того, что Давуд велел положить в сумку, действительно должно хватить лишь на то, чтобы не умереть сразу. И теперь не было тента, чтобы укрыться в его тени хотя бы в самые палящие дневные часы, когда солнце уже не жгло, а жалило тысячами игл. Его аба превратилась в рваный кусок бесцветной материи.

Нужно было вставать, чтобы еще засветло найти эту чертову крепость. Рэмбо поднялся, достал флягу и смочил горло — утолять жажду было уже нечем.

Он не прошел и фарсанга, как увидел немного правее своего пути бесформенный холм. Значит, когда он огибал барханы, путь его сместился к западу, и осел поплатился за это жизнью. Как, впрочем, поплатился за это и его хозяин. Рэмбо ускорил шаг и вскоре вошел в караван-сарай. Это была обычная прямоугольная просторная постройка, которую можно встретить в любом городе Ирана. По углам ее возвышались башни, которые придавали караван-сараю солидный вид. Стертые каменные плиты двора свидетельствовали о том, что на них не менее ста лет осторожно ступали верблюды, топтались козы и овцы. Рэмбо поразило то, что годы не сумели вытравить отсюда острый и густой запах овечьего помета, который оживлял этот безмолвный и пустой караван-сарай. В некоторых местах были сложены большие вороха верблюжьей колючки. Остались ли они от прежних времен или сюда заходили еще местные пастухи, это понять было трудно.