Джек Хиггинс - Последнее место, которое создал Бог

— И убить его?

— В каком-то смысле, — ответил я. — Хочу заставить его сказать правду первый раз в жизни.

Я проспал, как дитя, целых четырнадцать часов и не оторвал головы от подушки до полудня следующего дня. Днем я помогал Бартоломео, несмотря на его протесты. На плоту всегда много работы. Веревки, которыми связаны громадные бальзовые бревна, ослабевают, что вполне естественно при таком долгом путешествии. Я даже попробовал отстоять смену у рулевого весла, хотя на таком спокойном участке реки этого вовсе не требовалось.

В ту ночь шел дождь, я сидел в хижине и играл с Бартоломео в карты при свете штормового фонаря. На удивление, он оказался блестящим игроком в вист — определенно гораздо лучше меня. Потом Бартоломео заступил на вахту, а я завернулся в одеяло и лежал в углу, куря одну из его сигар и думая о том, что мне предстоит.

Правда состояла в том, что я опять мог оказаться в дураках, так как я снова совал голову в петлю без всякой гарантии того, что добьюсь чего-нибудь, кроме быстрого возвращения в Мачадос, и уже теперь они позаботятся, чтобы я туда доехал.

Но я должен встретиться с Хэннахом лицом к лицу. Должен вынудить его признать свое предательство, независимо от того, что за сим последует. Я щелчком выбросил сигару в дождь, завернулся в одеяло и уснул.

Мы подошли к устью Мортес около четырех часов утра. Бартоломео причалил плот к левому берегу, и я помог привязать его к паре деревьев. А потом он спустил каноэ и отправился вниз по реке.

Я позавтракал с Нулой и детьми и начал с беспокойством ходить по плоту, ожидая дальнейших событий. Я почти достиг цели, вот в чем было дело. Мне не терпелось отправиться в путь и покончить со всем разом.

Бартоломео вернулся в семь, окликая нас с борта старой паровой самоходной баржи. Его каноэ шло позади на буксире. Баржа поравнялась с нами, и Бартоломео спрыгнул на плот. Из рубки баржи свесился худой, болезненного вида мужчина, с изможденным, раздраженным лицом человека, который постоянно испытывает боль. Такая желтизна выступает только после тяжелой желтухи.

— Ну что, Бартоломее, — крикнул он. — Если мы едем, так едем. Я спешу. Меня наверху реки ожидает груз.

— Это мой двоюродный брат, — представил его Бартоломео. — У него сердце из чистейшего золота.

— Давай поворачивайся, ублюдок! — крикнул его двоюродный брат.

— Если вы захотите говорить с ним, называйте его Сильвио. Он не будет задавать вам вопросов, если вы не захотите сами, и высадит вас в Ландро. Он мне кое-чем обязан.

Мы пожали друг другу руки.

— Примите мою благодарность.

— Да хранит вас Бог, мой друг.

Я перелез через поручни, и двое палубных матросов-индейцев оттолкнули баржу. Когда мы двинулись вперед, я вышел на корму и глянул назад, на плот. Бартоломео стоял и смотрел на меня, положив руку на плечо жены. Дети притулились рядом.

Он наклонился к ним и что-то сказал, и дети начали неистово махать мне руками. Я помахал в ответ, чувствуя необъяснимый подъем настроения. Потом мы вошли в устье реки Мортес, и они исчезли из виду.

В два часа дня паровая баржа высадила меня в Ландро, задержавшись у причала ровно на столько, чтобы я мог перелезть через поручень. Когда она снова отправилась в путь, я помахал капитану, но не получил ответа, что меня вовсе не удивило. За все время нашего путешествия Сильвио так и не заговорил со мной ни разу, а оба палубных матроса держались от меня в стороне. Зачем он шел вверх по реке, меня не касалось, но здесь явно проглядывало что-то незаконное, я в этом не сомневался.

Пара местных жителей сидели у причала, на берегу, они чинили сети около своих каноэ и с любопытством посмотрели на меня, когда я проходил мимо, но потом снова вернулись к своему занятию.

Здесь явно чего-то не хватало — и я никак не мог понять, чего именно, и задержался на берегу. Наконец понял. Причал покинул катер миссии. Так, значит, они все-таки решили уйти? Это удивило меня.

Но еще больший сюрприз ожидал меня, когда я шел через аэродром. "Хейли" стоял на открытом месте, готовый к вылету, что вполне естественно, но когда я вошел в ангар, то, к своему удивлению, увидел, что там стоит "Бристоль". Как же такое может быть?

Вокруг — никого. Даже на военной радиостанции. И повсюду ощущалось какое-то запустение. Я налил себе виски из бутылки, стоявшей на столе, а потом забрался в кабину наблюдателя в "Бристоле" и отыскал ружье 10-го калибра, которое так и хранилось там в специальном отделении. Захватил пару коробок патронов, заряженных стальной дробью.

Идя через аэродром, зарядил ружье. Я испытывал большое напряжение. Но настал решительный час возмездия, и я должен выбить из него правду, и пусть ее узнают все.

Сначала я решил проникнуть в домик, осторожно подкрался к нему с задней стороны и вошел через черный ход. Но все мои меры предосторожности не имели смысла. Дом оказался пуст. Тут обнаружилась еще одна загадка. В моей комнате я не нашел никаких следов пребывания Джоанны Мартин. Судя по тому, что ни одну из кроватей не застилали, и Менни наверняка не возвращался сюда жить.

А в старой комнате Хэннаха творилось нечто невообразимое. Здесь воняло как в сортире, и по всем признакам она именно в этих целях и использовалась. Перевернутая кровать напоминала место жестокой драки, простыни и одеяла валялись по полу, и кого-то стошнило прямо у окна.

Мне стало плохо, я быстренько убрался оттуда и направился в Ландро, держа ружье на сгибе левой руки.

А город жил по-старому. Будто я шел вот так же много раз до этого: те же безнадежные лица на верандах, те же оборванные, вшивые дети, играющие под домами. Время плетется по кругу, нет ни начала, ни конца, и я могу идти так же вечно...

Из этого беспокойного настроения меня вывели звуки бьющегося стекла и женские вопли. Я находился на расстоянии десяти или пятнадцати ярдов от отеля. Потом сквозь окно оттуда вылетел стул.

Тут же распахнулась дверь, и я увидел Менни, который медленно пятился, стараясь выйти наружу. А за ним виднелся Хэннах, который стоял за стойкой бара и сжимал в руке горлышко разбитой бутылки.

Хэннах увидел меня первым, словно привидение предстало перед ним. Он просто остолбенел от удивления, разжал руку, и бутылка упала на пол.

Передо мной стоял уже совсем не тот человек, которого я узнал в тот день, когда потерпел аварию на своей "Веге". Это были просто обломки человека. Налитые кровью глаза, лицо, распухшее от пьянства, неописуемо мятый и залитый какой-то жидкостью костюм.

Менни посмотрел через плечо, и его глаза расширились.

— Боже правый на небесах! Что за видение? Мы думали, что вы уже умерли в болотах на Секо. Нам пришло сообщение из Манауса по радио прошлым вечером. Что случилось?