Андрей Константинов - Ультиматум губернатору Петербурга

— Тебя ищут. Куда ты пойдешь? Ну, пацан прямо!

Птица усмехнулся. Я все-таки пойду, сказал Птица одними глазами. Я тебя не пущу, ответил глазами же Борис. Два взрослых, крепких мужика — каждый с непростой судьбой — смотрели в упор друг на друга. Над кухонным столом были натянуты невидимые нити. Они были почти ощутимы, вибрировали, несли ток человеческой мысли.

Первым прервал молчание хозяин:

— Тебе Мишка не рассказывал про… — он замялся, — …про случай, который был у меня год назад?

— Нет, — качнул головой Птица.

— Год назад он мне очень сильно помог. Так сильно, что, понимаешь, я ему по гроб жизни обязан.

— Понимаю, — Птица кивнул. Он вспомнил, как приблизительно год назад Мишка неожиданно заскочил вечером. Посидели, выпили. Между делом Сохатый намекнул, что если возникнут вопросы — он пришел около восьми, а не в половине десятого. Что тут не понять?

— Я Мишке обязан, — повторил Солодов. — Он просил тебе помочь… Как же я тебя отпущу?

Птица снова почувствовал прилив благодарности к этому спокойному мужику. Он улыбнулся, и Солодов понял: убеждать бесполезно. Этот закален в той же печке, что и Гурецкий. И выкован из того же сплава. Не единожды проверен на излом, на изгиб, на скручивание. Сейчас он уйдет… остановить его можно только танком.

— Спасибо за все, Борис. Пойду. Забудь, что ты меня видел.

Хирург умел соображать быстро. И от хирурга, и от солдата профессия требует одних и тех же качеств. Солодов принял решение.

— Хорошо, — сказал он. — Иди. Твоя судьба — твой выбор. Но одну таблеточку выпей. Стимулятор. Он поможет.

— Давай, — согласился Птица. Солодов встал и ушел в комнату.

Птица налил себе стопку спирту. За удачу, поднял он мысленно тост, хотя в нее и не верил. Спирт перехватил дыхание. Ничего, таблеткой закушу. Решение было принято, появилась обычная решимость. Вероятность успешной реализации не превышала пяти-десяти процентов. Нормально, морпех! Десять процентов — нормально. Бывало хуже.

Вернулся Солодов, принес таблетку, невзрачную серую лепешку. Стимулятор, говоришь? Стимулятор — это хорошо, пригодится.

— Спасибо, доктор. Лучше я ее возьму с собой.

— С собой я тебе еще дам, — сказал Солодов. — А эту обязательно выпей сейчас. Как врач советую.

Птица пожал плечами, проглотил таблетку. Через пять минут он спал, уронив голову на стол.

Солодов налил себе спирту, выпил и запил томатным соком. Какое-то время он сидел молча, потом вздохнул и потащил тяжелое тело на матрац.

— У меня нет особых сомнений, что к убийству Ермоленко причастен депутат ЗАКСа Коротков, — сказал следователь.

— Сомнений, значит, у тебя нет? — задумчиво произнес прокурор. — А факты есть?

Следователь ждал этого вопроса. Ответил сразу:

— Пока нет. Нападение имеет вид классического разбоя, преступники забрали бумажник. Но это, я думаю, не главное. Наоборот — маскировка.

— А сумма велика? — поинтересовался прокурор.

— Нет. Жена сказала: максимум рублей двести. Но дело…

— Ага… за двести запросто убивают, — почти радостно перебил прокурор, — Это полтора полных чека [20]. Наркоши мочканут не задумываясь, так?

— Так, Иван Егорыч. И я не пытаюсь отмахнуться от этой версии. Будем ее работать. Но покойный сильно мешал господину Короткову.

— А факты у тебя есть?

— Что мешал-то? Полно. — Следователь отлично понимал желание шефа перевести убийство морячка-правдолюбца на чисто криминальный уровень. Коротков был очень заметной и влиятельной фигурой не то что в районе — в городе.

— Полно. И вы тоже их знаете, Иван Егорыч. Прокурор поморщился.

— Брось, Володя. Ты же юрист… нам ли с тобой не знать, как отличаются факты от слухов?

— У меня есть показания жены и сына Ермоленко о том, что ему угрожали, предлагали прекратить агитацию против Короткова. Есть заявление самого покойного в милицию. Оно зарегистрировано.

— Да-а, — неопределенно протянул прокурор. — Заявление — это серьезно.

— И еще штришок: грабители прихватили не только бумажник, но и папку с компроматом на нашего замечательного депутата.

— А была ли папка-то? Был ли компромат?

— Была. Когда он утром уходил из дому, — была. Что касается компр…

— Во! А где он потом был? Может быть, он сам эту папку кому-нибудь передал, потерял и так далее.

— Пока не знаю, может быть — сам передал. Нужно проверять.

«Кому это нужно?» — подумал прокурор. Кому это нужно? За Коротковым власть, сила, деньги, связи. Его жена тратит за одно посещение массажного кабинета больше, чем следак районной прокуратуры зарабатывает за месяц. Следак продолжал еще что-то говорить, а прокурор с тоской думал о том, что Коротков дрянь, сволочь. Но сволочь очень большая, и он, прокурор, который по идее олицетворяет собой Закон, ощущает себя рядом с ним маленьким мальчиком. Больших сволочей и в старые добрые времена было почти невозможно привлечь… но все-таки существовал райком КПСС. Прокурор приходил туда, докладывал Самому или одному из секретарей. Хоть какой-то укорот на больших сволочей был, партбилетом-то они дорожили. А теперь? Теперь к кому идти? Ну, допустим, будет этот энтузиаст Володя рыть землю день и ночь и что-то там на Короткова накопает. А дальше? Дальше понабегут адвокаты господина Короткова, подключится пресса. Свидетели, если таковые найдутся, дружно откажутся от своих показаний. В самом лучшем случае удастся привлечь исполнителей. Коротков — депутат ЗАКСа. Этим все сказано! Прокурор — слуга закона и его носитель — признавался себе в своем полном бессилии. Он не был подлецом, взяточником, циником. Он был реалистом. Нормальным советским, а теперь — российским, прокурором.

А молодой следак все что-то говорил, говорил, говорил…

Прокурор кивал и думал: придется передать дело более опытному следователю. Он был реалист.

Птица проспал более суток. Он не видел снов. А если и видел, то ничего о них не знал. Как не знал и о том, что Солодов дважды ставил ему капельницу. И фактически спасал, восстанавливал организм. Но все это касалось тела. Залечить раны душевные хирург не мог. Пожалуй, этого не мог сделать никто.

Проснулся Птица довольно бодрым. Бок болел, но уже меньше. Голова не болела вовсе. Он не знал, сколько проспал. Снова было темно за окнами, и так же качался фонарь, и ветви деревьев ежеминутно сплетали новый рисунок. Горела настольная лампа, Солодов что-то читал за столом. Птица снова вспомнил все. Вернее: он ничего не забыл! Сутки отдыха и покоя, которые обеспечил ему хирург, дали отдых телу. Но не смогли стереть память. И чувство вины, уже затопившее его полностью, до краев… Не хочешь пойти в РУБОП? Нет!

Он сел. На звук сразу же обернулся Солодов.