Дик Фрэнсис - Перекрестный галоп

На протяжении всех лет службы я понемногу, но регулярно откладывал из жалованья, и у меня накопилась довольно кругленькая сумма, которую я намеревался потратить на приобретение собственного жилья в рассрочку. И поскольку я инвестировал ее более обдуманно, чем мать, то с уверенностью мог сказать: на счету у меня лежат шестьдесят тысяч фунтов.

Интересно, подумал я, примет ли налоговая этот взнос в счет уплаты долга в рассрочку?

Затем я подумал, что выход следует искать с учетом всех обстоятельств и подходить к этим поискам надо, как тогда, когда я был командиром взвода в Афганистане и планировал очередную военную операцию против талибов.

Проблема:Враг контролирует объект (налоговые документы и деньги).

Цель:Нейтрализовать врага, взять объект.

Ситуация:Вражеские силы — численность, состав, дислокация неизвестны. Свои силы — можно полагаться только на себя одного, подкрепления не ожидается.

Оружие:Какое потребуется и/или окажется доступным.

Порядок исполнения:Первое: найти и допросить Родерика Уорда или, если он действительно мертв, его сообщников. В поисках опираться на записки шантажиста, проследить источник его телефонных звонков.

Тактика:Абсолютная секретность, местные власти не уведомлять, враг не должен ничего знать об операции вплоть до момента нанесения решающего удара.

Время:Задание следует выполнить внезапно и быстро, до того как станет известно местным властям — расписание их действий неизвестно.

Час Икс. Время начала операции:Прямо сейчас.

Я видел только его глаза, холодные черные глаза, они смотрели прямо на меня из-под тюрбана. И никаких эмоций, он просто поднял ржавый «Калашников», приставил приклад к плечу. Я выстрелил в него, но он продолжал целиться. Я выстрелил снова, потом еще и еще — никакого видимого эффекта. Меня охватило отчаяние. Я опустошил весь магазин, а он продолжал все выше поднимать ствол «АК-47», целясь прямо в меня, метил прямо в голову. Тут вдруг в глазах его промелькнуло подобие улыбки, и я закричал.

И проснулся, голова металась по подушке, все тело было в поту.

— Томас! Томас! — кричал кто-то и громко барабанил в дверь.

— Да, — откликнулся я из темноты. — Я в порядке.

— Ты так кричал. — Мама. Стоит на лестничной площадке у двери в мою комнату.

— Извини, — сказал я. — Просто сон плохой приснился.

— Ну, тогда спокойной ночи. — И я услышал, как она спускается вниз по лестнице.

— Спокойной ночи, — откликнулся я слишком тихо и поздно.

Наверное, я слишком многого хотел от матери, она не собиралась менять сложившиеся за долгую жизнь привычки. И однако же как было бы славно, если б она спросила, как там я, не надо ли мне чего. Ну, или на худой конец просто вошла в комнату, намочила какую-нибудь тряпку и положила на мой вспотевший лоб.

Я снова откинулся на подушку.

Сон я помнил до сих пор, со всей ясностью и четкостью. Последние месяца два мне постоянно снились сны о войне. И они всегда являли собой странную смесь из реальных событий и происшествий с воображаемым — плодом моего воспаленного мозга. То была работа подсознания, и эти различные, пусть самые невероятные видения имели одну общую черту — все они приводили меня в панику, страшили сверх всякой меры. Меня всегда куда больше пугали сны, нежели реальность.

Ну, пожалуй, за одним исключением. Тем, что связано со взрывом придорожной мины.

Я до сих пор так живо помнил весь этот ужас, этот чудовищный страх умереть, который испытал, пока мы с сержантом О'Лири дожидались специального вертолета медслужбы. Если плотно зажмуриться и сконцентрироваться, то я даже сейчас мог бы четко видеть лица ребят из моего взвода, пока проходили эти десять-пятнадцать минут, показавшиеся вечностью. Помню ужас на побледневшем лице нашего последнего новичка, паренька восемнадцати лет, которого прислали на смену раненому бойцу. Он впервые увидел, что это такое, настоящая война, что она может сделать с хрупким человеческим телом. Помню также смесь тревоги и облегчения на лицах более опытных солдат: они тревожились за меня и одновременно испытывали огромное облегчение при мысли о том, что это не они лежат сейчас с оторванной правой ногой, что это не их жизнь медленно вытекает на песок вместе с кровью.

Я повернулся и включил ночник. Будильник показывал половину третьего ночи.

Да уж, наверное, я наделал немало шума, раз мать проснулась и пришла сюда из своей спальни. Если, конечно, спала, а не лежала без сна в тягостных раздумьях о том, как выпутаться из неприятностей.

Я уселся на край кровати, надо бы отлить, но это не так-то просто. Туалет с ванной находился в конце коридора, слишком далеко, чтоб использовать шаг «пятка — носок» или просто допрыгать на одной ноге.

Я пожалел, что не прихватил из госпиталя костыли. Мне предлагали.

Вместо этого пришлось снова затевать эту муторную процедуру: прикреплять протез к культе — и все ради того, чтоб сходить в сортир. Как же я истосковался по дням, когда мог быстро вскочить с постели и бежать пятимильный кросс перед завтраком или же вылетать на вертолете в новую атаку на талибов.

Раз или два я делал это в полусне, резко вскакивал с кровати, забыв, что стал одноногим. Но вспоминал тотчас же, как только падал на пол. Один раз доигрался до того, что открылась рана на культе и одновременно я сильно расшиб голову о больничную тумбочку. Врач был не в восторге.

И вот я без всяких приключений добрался до ванной комнаты, где и облегчился. Поднял голову, поймал свое отражение в зеркале над раковиной.

— Чего ты хочешь от жизни? — спросил я свое отражение.

— Не знаю, — последовал ответ.

Но в глубине души я знал, чего хочу. И понимал, что никогда не получу этого. Летать на аэроплане, пусть даже на «Спигфайере», с двумя металлическими протезами вместо ног — это совсем не то, что командовать взводом пехотинцев. Да само слово «пехота» подразумевает солдата с ногами. Наверное, можно попросить, чтоб меня перевели в танковый полк, но даже танкисты становятся порой пехотинцами — когда теряют свой танк. И я не смогу им сказать: «Пардон, ребята, нельзя ли продолжить атаку без меня?», сидя на земле с протезом вместо ноги в ожидании, когда кто-то подвезет. Разве можно?..

Но по каким причинам мне так нравилось командовать взводом пехотинцев? И где я смогу найти замену этому занятию?

Я вернулся к себе и лег в постель, оставив протез стоять возле стены, точно часовой.

Сон не шел.

Пожалуй, впервые за все время после ранения я увидел свое будущее в истинном свете. И мне страшно не понравилось то, что я увидел.

«Почему именно я? — задал я все тот же вопрос. — Почему ранили меня, а не кого-то другого?»