Сергей Зверев - Сезон охоты на ментов

– Перед нами. Да мы все как родня. Генка, ты же наш в доску, дворовый!

– Да, я ваш, – не стал спорить Геннадий.

Вернулся Апатия, с полуторалитровой пластиковой бутылкой портвейна и горстью маленьких стакашек. Про остаток суммы Геннадий спрашивать не стал – Апатия кинул на стол пачку сигарет.

Вовка налил себе в пластиковый стаканчик водку и спросил:

– Что, Апатия, покурим?

– Кури… Генка, открывай портвейн, наливай.

– Сам пей портвейн, – презрительно заявил Вовка, поднимая стакан. – Мы с Геной водку пьем.

Геннадий посмотрел на Серегу, извиняясь, пожал плечами – раз уж начал с утра пить, лучше не мешать напитки. А выпивший Вовка, закинув в рот копчушку и вскрывая пачку сигарет, заметил:

– Он один вдрызг упьется с полутора литров. Не ел ни хрена, наверное, дней десять.

– Да ел я, – пискляво оправдывался за неестественную худобу Серега, вскрывая портвейн.

В квартире появился улыбающийся одногодка Вовки – полноватый и почти лысый Гоша-художник. Он был в старом, но чистом легком белом костюме – в таких принято прогуливаться по курортным набережным, когда находишься на отдыхе.

– Ба, Гоша! – полез к нему обниматься Чекушка. – Нарисуй меня, художник!

Оттеснив Чекушку, Гоша поздоровался за руку с Геннадием и Апатией, молча налил себе водки и выпил.

– Ты че здесь? – блаженно пуская дым в сторону Гоши, спросил Вовка. – Фрески задумал рисовать на стенах?

Гоша был настоящим художником, рисовал пейзажи и жанровые картины, которые почти не продавались, поэтому он перебивался строительными приработками – предоставлял всевозможные малярные услуги.

Гоша налил себе еще водки.

– Э-э, тише на поворотах! – пророкотал Чекушка.

– Пей у меня! – кивнул Апатия на портвейн.

– Убедил! – согласился Гоша. И тут же, обращаясь к Геннадию, заговорил: – Есть у меня идея: нарисовать на одном холсте Серегу, на другом – Вольдемара. И отправить холсты к «знатокам» на передачу. Поняли, про что речь веду? Есть такая передача, где телезрители вопросы задают «знатокам».

– Поняли, – отозвался Геннадий.

– Ну-ну, – заинтригованно заулыбался Вовка.

– Про Серегу спрошу – какое изображение перед вами? Они посмотрят – мужик нарисован. А правильный ответ – Апатия! Ха-ха-ха! А про него, – указал на Вовку художник, – какой жанр картины? Тоже мужик нарисован. Скажут – портрет. А правильный ответ – натюрморт!

– Какой натюрморт? Ты, рисовальщик! – взвился возмущенный Вовка.

– Ха-ха-ха! Потому что ты Чекушка! – со смехом толкнул его животом Гоша.

– Что за смех?! – раздался чей-то твердый голос, и все дружно обернулись.

– О, Сема пришел!

– Американец!

– Проходи!

– Водку принес?

Сема прошел к столу и выставил из большой спортивной сумки литровую бутыль дорогущей водки.

– Принес! Во какая! Здорово, мужики!

Сема был истинный красавец – высокий, черноволосый, мускулистый, сорокалетний атлет с лицом голливудского героя. Прозвище имел Американец, потому что в бурные девяностые умудрился оказаться в Штатах и там по стандартному контракту работал на строительстве небоскреба сварщиком. Эпопея в Америке ничего, кроме насмешек и двусмысленных вопросов о сексуальных контактах с афроамериканками, юноше не принесла. Ему до сих пор приходилось давать подробный отчет жаждущим правды россиянам.

Ополовинив емкости с алкоголем и поглотив Вовкину закуску, сборище уже не говорило о предстоящей работе в квартире, а обсуждало отвлеченные вопросы. Геннадий слушал с упоением – о ворах и отце не думалось, было только вот это – общение с бывалыми мужчинами, в чем-то неудачниками, но в чем-то очень сильными… «Как в армии! – подумал он. – Все разные, и все вместе!»

– Я, вообще, не люблю, когда в мужской компании про секс с женами рассказывают! – говорил Сема Американец. Ну, ладно, про случайные связи – для смеха. А так… Не понимаю. Наш Снегирев Федор Палыч, ну, поняли, о ком я…

– Я же с детства знаю его жену – Лидию Арнольдовну. Все же ее знаете? Такая суровая леди, представительная. А тут Федор Палыч в подробностях описывает это великолепие… Нехорошо как-то!

У всех уже заплетались языки. Алкоголь вершил свое страшное дело по полной программе.

Через некоторое время, окончив распитие, все расположились, в том числе и Геннадий, где пришлось – на полу, по углам… Послышался громкий храп.

Геннадий был, как в бреду. Он и спал, и не спал. И вдруг сквозь похмелье услышал откуда-то издалека надвигающиеся голоса.

Скрипнула входная дверь – и голос Ирины проговорил:

– Сейчас, Леночка, посмотришь нашу новую квартиру. Странно, что Геннадий еще здесь. Я думала, он давно на службе…

– У вас на первом этаже? – Геннадий узнал голос своей помощницы Каузиной. Ишь, потеряли его, незаменимого, Ленку прислали.

– Да, на первом. Очень удобно. Плохо, конечно, что балкона нет… – И Ирина онемела при виде того, что предстало ее глазам. Придя в себя через пару минут, она изрекла голосом Зевса Громовержца:

– Что здесь происходит?

Геннадий смог только поднять голову, секунду смотрел на плавающие пятна, одно из которых было женой, а другое верной помощницей, и, больно ударившись затылком, снова уронил ее на пол, проговорив заплетающимся языком:

– Пришел Апатия! Потом все напились.

Ирина удивленно посмотрела на свою спутницу, а Каузина категорически заявила:

– Вы говорите неправильно, Геннадий Андреевич. Апатия – не пришел, а пришла. Мое второе высшее образование – филологическое. Пришла. Апатия – женского рода.

– Я не женского рода! – взревел Серега, пытаясь сесть, но тут же рухнул обратно и громко захрапел.

– Лена, один из них мой муж? – обращаясь к Каузиной, спросила Ирина.

Андрей Андреевич обедал на кухне. Он обкусал копченую куриную ножку, налил в прозрачную чашку кипятка, закрасил его растворимым кофе и стал пить вприкуску с рафинированным сахаром и мягкой булочкой, макая ее в пластиковый стаканчик со сливками.

В дверь позвонили. Андрей Андреевич вытер льняной салфеткой рот и пошел открывать.

На пороге стояла заплаканная Машка.

– Ты что? – удивился Андрей Андреевич.

Машка сердито потеснила его и бросила на тумбочку для обуви свою спортивную сумку.

– Из дому сбежала. Не говори отцу, что я здесь.

– А что твой Самсонов? – Андрей Андреевич ничего не понимал.

– Он от меня отказался.

– Как?!

– Так. Послал подальше.

– А ребенок?

– Да отстаньте вы все от меня! – вдруг заголосила Машка, всплеснула руками и ушла в комнату. Упав на диван, уткнулась в подушку, продолжая рыдать.

Андрей Андреевич стоял над ней и не знал, что делать.

– Успокойся, Маша. Что все-таки случилось?

Машка сердито посмотрела на него, высморкалась и села, размазывая по щекам потекшую тушь.