Сергей Зверев - Забудь дорогу назад

Мы обмазались с ног до головы. Анюта тут же принялась ворчать, что надо срочно наладить контакт с насекомыми и убедить их, что «Дэта» – надежное, эффективно средство. Она самозабвенно меня тормозила. Мы шли по зыбким кочкам, по корневищам кустарников, проваливались в торфяную жижу. Вытаскивать ноги из этой вязкой грязи было увлекательным занятием. Тут требовалась мужская сила. Она обливалась потом, слезами, а выдирая конечность из жижи, издавала звук вроде того, что издает известная российская теннисистка на корте. Я опасливо посматривал по сторонам. Старик-болотняник из народных сказок пугал нас резкими звуками, вздохами, причмокиванием. Пот заливал глаза, удушающий запах метана кружил голову. Мерещился водяной, вырастающий из болота, – борода из тины, тело переливается, как чешуя… Деревья в этой части болот сделались какими-то худыми, но росли гуще, то и дело возникали кочки, заросшие густыми травами вперемешку с осокой, попадались поросли сосны. Мы отставали – спина идущего впереди инженера Головняка делалась далекой, пропадала. Бросало то в жар, то в холод, кружилась голова, водяной тянул ко мне заскорузлые лапы. Кривлялась сгорбленная, безобразная старушенция – кикимора болотная, достопочтенная супруга лешего… Анюта беспрестанно ныла. Я уже разобрался в этой особе – нытье и брюзжание были второй натурой Анюты, если не первой. Можно было от души посочувствовать ее будущему мужу. Когда обе женские ноги застряли в болоте и я в подробностях узнал, кто я такой, нервы не выдержали. Я взвалил скулящую женщину на горбушку и поволок на себе. Она мгновенно всё у меня забрала – руки, ноги, шею… Всё, кроме сердца – уж сердце я ей точно не отдам. Я волок ее, наверное, метров двести. А когда почувствовал, что под ногами затвердело, сбросил на толстый слой очеса.

– И это всё? – протянула она разочарованно.

– Сами идите дальше, – буркнул я. – Со своим зонтиком.

Местность действительно менялась. Пропали камыши – первый признак непроходимости болота. Появлялись ивы, березы, густой кустарник. Зеленела пушица, покрытая головками пуха. Под ногами было твердо и не чавкало. Но болото было рядом, оно никуда не делось. Неловкий шаг в сторону – и скует болотная вязь. А сухие участки были небольшие и не везде. Самое неприятное заключалось в том, что я уже не видел спины Головняка! Всматривался, но перспектива плыла перед глазами, дрожали кусты, деревья, залежи бурелома – предательские ловушки над гиблыми местами. Я подтянул к себе длинную, искривленную корягу. За неимением лучшего, она могла сойти за шест.

– Пойдем, горе-напарница…

– Подожди… – Она отчаянно вцепилась мне в плечи. – Давай постоим немного, отдохнем…

– Устала у меня на спине? – возмутился я.

– Так-так, – прозвучал за спиной вкрадчивый голос. – Почему отстаем, господа хорошие? В бега собрались?

Откуда взялся этот негодник Гайдуллин? Замыкал шествие? Вылупился откуда-то из кустов, на плече автомат, в руке здоровенная жердина. Не сказать, что сильно уморился, но, в принципе, вспотел. Смотрел на нас исподлобья, прищурившись. Недобрые искорки плясали в глазах.

– Онанизмом в кустах занимались, Гайдуллин? – брякнул, не подумав, я.

Он стиснул зубы, не оценив шутку. Бросил жердину, скинул с плеча автомат.

– А ну, двигайтесь, уроды! Марш, говорю!

Испуганно ойкнула Анюта. Приятного, конечно, мало – когда в физиономию тычут дулом лучшего в мире автомата, практически не дающего осечек, и палец психопата-уголовника уже готов нажать на спусковой крючок.

– Эй, вы чего? – заволновалась Анюта. – Мы никуда не бежим…

– Заткнись, крыса! – рявкнул Гайдуллин. Было видно по мятущейся физиономии, как терзают его мучения – не пристрелить ли нас «при попытке к бегству». Ну, невзлюбил он нас с Анютой, бывает.

– Сам ты крыса! – оскорбилась Анюта. – Ты даже не крыса – ты крысеныш!

Это было явным перебором. Я понял, что сейчас он выстрелит. Кинулся вперед, увел ствол, перехватил цевье и толкнул правым плечом. Гайдуллин зашипел, но шипел он уже в движении – отлетел на полтора метра, устоял – но пришлось отступить еще дальше. И начал проваливаться в трясину, которая аппетитно зачмокала! Он с изумлением смотрел, как исчезают в жиже ноги, полы куртки… Он провалился уже по грудь, когда начал соображать, что дело худо. Задрожала и повисла челюсть, он смертельно побледнел, вся злость из глаз улетучилась, он смотрел заискивающе, просительно.

– Послушай, приятель, я, кажется, того… переборщил… дай руку, пожалуйста, вытащи меня…

Он знал, оказывается, нормальные человеческие слова. Я тоже понял, что переборщил. Как ни крути, а с этим упырем мы в одной лодке.

– Может, не надо? – неуверенно предположила Анюта, когда я пристроился на край суши и протянул Гайдуллину ствол автомата.

– Может, и не надо, – вздохнул я. – Но мы же не фашисты какие-нибудь…

Он ушел в трясину уже по плечи. Заворочался, выпластывая руки, и от резкого движения еще сильнее погрузился. Вцепился в дульный компенсатор. Я вытаскивал его мучительно долго, не хотела трясина отпускать добычу. Вытащил засранца. Он стоял передо мной, обтекающий, трясущийся, со стучащей челюстью, недоверчиво смотрел, как смыкается за спиной трясина. Жижа разочарованно булькала и пузырилась. Он глянул украдкой мне в глаза. Сделал робкую попытку улыбнуться.

– Сбросил гробные пелены, Гайдуллин?

Тот лихорадочно закивал.

– Идем дальше?

Он продолжал кивать. Автомат я ему, конечно, не вернул. Человек я, в принципе, простодушный, приучен верить людям, но как-то… не хотелось. Вот выйдем из низины, доложу о случившемся Раздашу, а там уж пусть решает. Я повернулся, сделал шаг… и охнул от сильного удара в спину! В глазах потемнело, я покатился – слава богу, по сухому! Автомата у меня уже не было! Я перевернулся на спину, согнул колени, чтобы вмазать из обоих «стволов», но с этим приемом уголовник был знаком. Поясница вспыхнула острой болью. Гайдуллин скабрезно засмеялся, поднял автомат и пристроил приклад к пузу.

– Спас меня, урод? Благодарствую, как говорится. А теперь держи карман шире…

Он плыл передо мной, как в тумане. Скалилась шакалья пасть, жидкая органика стекала с защитки. Взлетело что-то за спиной нетопыря. Треск, он рухнул на колени, схватился за голову, а из тумана проявилась Анюта со сверкающим взором валькирии, огревшая Гайдуллина его же корягой. Умиляться беспримерной отваге простой российской женщины было некогда.

– Умница, девочка! – взревел я, взлетая на ноги.

– А я не девочка, – буркнула Анюта. – Я ёршик для унитаза – дерьмо тут тебе подчищать.

Гайдуллин предпринял попытку добраться до упавшего автомата, но я наступил ему на пальцы – да еще и помялся, потому что нечего тут. Он завыл, я схватил его за грудки, поднял и с воплем: