Владимир Гриньков - Министерство мокрых дел

– Елизавета Михайловна! Принесите все, что связано с этим некрологом!

Женщина тяжело поднялась и вышла. У нее был такой вид, будто она твердо решила направиться не в свой кабинет, а к врачу, за больничным, – чтобы в ближайшие несколько дней не появляться на работе.

– Позвольте, я угощу вас коньяком? – сказал главред. – Он очень неплох, поверьте.

Он явно старался сгладить шероховатости происшедшего. И коньяком угостил действительно превосходным.

– История неприятная. – Я решил помочь этому милому человеку выпутаться из скользкой ситуации. – Но вы и ваша газета, не сомневаюсь, тут ни при чем. Единственное, чего мне хочется, – узнать, в чем дело.

Главред кивнул, давая понять, что и сам не сомневается в безупречной репутации газеты, но в его взгляде я угадал зарождавшуюся надежду на то, что из этой истории можно будет выпутаться с наименьшими потерями.

– Как вы думаете, что бы это могло быть? – спросил он.

– Не знаю.

– Может быть – враги? Конкуренты? – озвучил он собственные подозрения.

– Конкуренты у меня есть, а вот враги… – Я развел руками.

Пришла Елизавета Михайловна. Положила на стол перед главредом несколько бумажных листков, стараясь при этом не смотреть на меня. Главред перебрал бумажки.

– Все как положено, – пожал он плечами. – Квитанция об оплате, текст объявления, паспортные данные подателя…

– Паспортные данные? – встрепенулся я.

Да, там все было. Паспортные данные, прописка, фамилия, имя, отчество. Тяпунов Павел Алексеевич.

– Вы его знаете? – спросил главред.

– Впервые слышу эту фамилию.

«Но теперь уж точно познакомимся», – мелькнула у меня будто заготовленная шутка, но я промолчал.

– Вы можете снять ксерокопии? – спросил я, когда пролистал все квитанции.

– Конечно, – кивнул главред.

Он окончательно уверовал в то, что все обойдется. Бумаги в порядке, да и собеседник настроен совсем не агрессивно.

Я провел в его кабинете еще четверть часа. Мы расстались почти друзьями. Я уехал из редакции в приподнятом настроении.

Надо только найти этого Тяпунова, все сразу и прояснится. Так я тогда думал.

Вечером того же дня мне позвонил Костя Жихарев.

– Привет! – сказал он с беспечностью человека, которому беспрестанно везет. – Подъехать сможешь?

– Прямо сейчас?

– Ну! Посидим, водочки выпьем. Заодно переговоришь с человечком.

– С каким человечком?

– Ну ты даешь! Тебе бункер нужен?

Только теперь я понял.

– Еду! – быстро сказал я.

– Жду! – в тон мне ответил Жихарев и повесил трубку.

В кабинете у Жихарева, когда я туда приехал, сидел невысокого роста толстячок со щетиной недельной давности на лице. При моем появлении он вскочил (а роста действительно был небольшого) и протянул мне пухленькую ладошку с пальчиками-сардельками.

– Рад познакомиться! – сообщил он. – Люблю, в общем, вашу передачу. За ее эту… ну, веселость, в общем, за приколы, блин, там всякие…

Он прямо-таки лучился счастьем и долго не выпускал мою руку из своей. Пришлось проявить настойчивость, а не то так и стояли бы – рука в руке.

– Это наш продуктовый король, – представил небритого Жихарев. – Пол-Москвы кормит.

– Трепло! – оценил толстячок комплимент собрата-бизнесмена.

– Почему? – будто бы обиделся Жихарев.

– Потому что не люблю я, блин, вот эту трепологию. Люблю, чтоб по-простому, в общем. Меня Борисом звать, – представился мне небритый. – А тебя Евгением, да?

Он сразу перешел на «ты». Не любил действительно церемоний.

Жихарев уже выставил на стол водку, три рюмки и нехитрую закуску.

– А прикольно вы ту фифу разыграли, – оценил Борис. – Ну, которая у Костяна в салоне мебель покупала. Ха-ха-ха!

У него был смех человека, не отягощенного условностями и ограничениями. Такой смеется, когда ему смешно, и плачет, когда горько. Полная естественность реакций. В чем-то они с Жихаревым, кажется, были похожи. Только Жихарев вел себя как интеллигент, а толстячок… в общем, обычно.

Первый тост произносил Борис.

– За знакомство! – предложил он и так двинул своей рюмкой по моей, что я ее едва удержал.

Жихарев едва заметно улыбнулся.

– Я, в общем, о чем, – сказал Борис. – Это здорово, что мы встретились. Мне Костян рассказывал, что вы знакомы, но лично я вот так, лицом к лицу чтоб, в общем, за одним столом и из одной бутылки…

Он, наверное, все еще не мог поверить в факт нашей встречи.

– И я, в общем, говорю: все твои программы – класс!

– Человеку надо помочь, – негромко произнес Жихарев.

– А? – не сразу среагировал Борис.

– Помочь, говорю, надо.

– Кому?

– Вот ему, – Жихарев кивнул в мою сторону. – Они там новую программу готовят. Вроде как в центре управления ядерными силами дело происходит.

– Ну?

– Большой зал, пульты лампочками подмигивают…

– Ну? – опять повторил непонятливый Борис.

– А зала-то и нет, – подвел его к очевидному дипломатичный Жихарев. – Такого, знаешь, огромного. Чтоб под землей. Бункера, одним словом. И снимать им негде.

Борис наконец дозрел.

– Бункер? Для съемок? Так ты меня для того и звал, что ли? Не мог сразу сказать, а? Во, блин! Темнил, темнил! – Он даже руками развел, показывая, насколько обескуражен. – Да с превеликой радостью! В любой день! У меня ж там площадя такие, что…

Он захлебнулся воздухом и замолк, представив, какие же у него там «площадя». Видимо, покупку совершил совсем недавно и сам еще не успел свыкнуться с масштабностью содеянного.

– По дружбе, – сказал Жихарев и выразительно посмотрел на Бориса. – Потому что оплачивать аренду твоего бомбоубежища нечем.

Тот пожал плечами:

– Сколько это по времени?

– Дня три будем декорации ставить, – прикинул я. – Да день снимать.

– Хорошо, – легко согласился Борис. – Приезжайте.

Я с благодарностью взглянул на Жихарева. Он жил легко и так же легко делал дело. За пять минут решилось то, что было моей головной болью весь последний месяц.

– Приезжайте, – повторил Борис. – У меня там есть где развернуться. Я экскурсию проведу.

– У него там вино, – мечтательно сказал Жихарев. – Куда там криковским подвалам! Бутылочка к бутылочке. Раритетные, вековой пылью припорошенные…

Он засмеялся. И Борис засмеялся тоже. Поскольку один я ничего не понимал, Жихарев мне объяснил:

– Он специально их пылью покрывает, бутылки-то. Жульничает.

– Не жульничаю! – возмутился Борис. – На каждой бутылке год выпуска есть. Так что все по-честному. А пыль – это так, для понта. Пыли там, в подземельях, до черта. – Это он уже мне сообщал. – Я бабушек своих прошу, ну из обслуги которые, чтобы метлами раз в день там махали. Они пыли нагонят, пыль потом на бутылках оседает. Ко мне приезжает оптовик за вином, я его веду к своим стеллажам, а там – ну Франция, в общем, чистая. Вековая пыль, эксклюзивные вина. Ха-ха-ха!