Владимир Гриньков - Ментовские оборотни

– А-а, да-да, – кивнул майор. – Я помню, вы нам с Михаилом рассказывали.

Мы здесь пили водку, и я спросил у Михаила про призраков.

– Ваша Катя ничего такого вам не говорила? – продолжал допытываться я.

Тропинин явно растерялся, не зная, как ему реагировать на мои слова. А Демин устыдился и хмурился, бросая на меня испепеляющие взгляды. Я эти его взгляды игнорировал, потому что своими глазами видел в ночи эту чертову старуху, и еще ее видел старший сын Тропининых, но вот в этом я бы не признался ни за что, потому что обещал Никите его не выдавать.

– Нет, – сказал растерянно Тропинин. – Не рассказывала.

– Не может быть! – не поверил я.

– Вы так думаете? – еще больше растерялся Тропинин.

– Да! Она видела женщину в белом и не могла не сказать вам об этом. Или вашей жене, – предположил я.

– Евгений Иванович, – произнес Тропинин неуверенно. – Девочка больна…

Он посмотрел на меня выразительно. Я понял, что он хотел сказать. Что при таком диагнозе девчонка способна кого угодно увидеть. Хоть женщину в белом, хоть зеленых чертиков, хоть даже вовсе инопланетян. Но подобные мысли были большой несправедливостью по отношению к бедной Кате. Потому что не одна она видела призрак старой графини. А всех в сумасшедшие не запишешь. Так не бывает.

Поздним вечером, когда уже совсем стемнело, пришли в гости Андрей Михайлович и Нина Николаевна. Заглянули на огонек. Буквально.

– Прогуливались перед сном, – поведал мне Андрей Михайлович. – Я Ниночке говорю – давай посмотрим, дома ли наши соседи. А у вас в окнах свет. Мы обрадовались. Не прогоните?

– Ну что вы! Конечно, нет! – искренне ответил я.

Я остался в доме один, и визит соседей оказался очень кстати. Тем более что у Андрея Михайловича был несравненный дар рассказчика. Умел он отвлекать от собственных мыслей и увлекать за собой.

Едва гости увидели оставленные мною на стуле располосованные стаффордом на лоскуты брюки и я поведал историю нападения на меня пса, не вдаваясь при этом, впрочем, в подробности, как у Андрея Михайловича тут же нашлось что-то в тему.

– Будучи в Чехии, – сказал он, – я обратил внимание на то, что чехи как-то слишком уж пристрастно относятся к своим собакам. Буквально их позорят. Тут и там натыкаешься на надписи: «Позор, пес!» И только позже до меня дошло, что у чехов слово «позор» означает «внимание» или «будьте осторожны», – засмеялся Андрей Михайлович. – У нас на воротах частных владений вывешивают таблички «Осторожно! Злая собака!», а у них – «Позор, пес!» Еще я там у них видел надписи у пешеходных переходов: «Позор! Дети!» Тогда я и задумался о том, что «позор» у чехов – это что-то совсем другое, не то, что у нас.

– Там у них много интересных слов, – с мягкой улыбкой подсказала мужу Нина Николаевна. – Помнишь? «Слева» – это вовсе не слева и даже не справа, а скидка на самом деле. Идешь по улице Праги, а в витражах магазинов – «слева», «слева», «слева»…

– Магазины у них – это просто собрание каких-то недоразумений для носителей русского языка, – кивнул Андрей Михайлович. – Видишь над магазином устрашающую вывеску: «Потравини». А это всего-навсего «Продукты», никто тебя травить не собирается. Или в том же продуктовом магазине на стеклянной банке этикетка: «Окурки».

– Это огурцы! – вспомнила Нина Николаевна и засмеялась.

– Точно! А еще у них «урода» – это красота, «черствый» – это свежий, а их «вонявки» – это на самом деле духи.

– И «кочка» у них…

– Никакая не кочка, а кошка. Вообще, это очень интересная тема – слова из других языков, которые знакомы нам по русскому языку, но на самом деле имеют совершенно другой смысл, – сказал Андрей Михайлович. – Я очень много таких слов-перевертышей услышал в Турции. У турок «бардак» – это по-нашему стакан. И «сарай» у них – не халупа какая-нибудь глинобитная, а самый настоящий дворец. А есть и вовсе анекдотические примеры. Вы ведь машину водите, Евгений Иванович…

– Да.

– Должны знать в таком случае дорожный знак «Проезд без остановки запрещен».

– Разумеется.

– Помните, там на красном фоне белыми буквами латинского алфавита написано слово «STOP»? Так вот у турок вместо европейского «стоп» написано их местное «дур». А «остановка» на их языке, соответственно, – «дурак»…

Тут Нина Николаевна смутилась и засмеялась, покраснев при этом.

– Извините меня, Женя, – произнесла она. – Это я вспомнила, как мы с Андреем ехали в их турецком маршрутном такси, и нам надо было выйти. И Андрей так осторожно трогает водителя-турка за плечо и говорит ему вежливо: «Мистер, дурак!» А для русского уха непривычно, согласитесь.

– И чревато к тому же, – поддакнул я, представив, как в московской маршрутке какой-нибудь заезжий турок, не знакомый ни с местными реалиями, ни с русским языком, попросит по-турецки водителя остановиться. Большие неприятности может огрести лицо турецкой национальности. И ведь не поймет он даже, за что так сильно пострадал. А нечего было называть водилу придурком.

– Хотя некоторые слова прямо-таки созвучны настроению, – сказал Андрей Михайлович. – На юге Турции рядом с городом Фетхие есть деревня, в которой никто не живет. Уже лет сто, как там нет жителей. Дома без крыш, без окон. Много-много домов. Сотни. Там такой склон холма, и дома по этому склону налеплены… И когда ты это видишь в сумерках – жуткое зрелище. Там когда-то жили греки. А потом между греками и турками случилась война, и местным жителям пришлось свои дома покинуть. Прежние жители ушли, а новые почему-то так и не появились. То ли место такое проклятое, то ли другая какая причина. А называется деревня – Кайя. И мне здесь почему-то слышится русское слово «каяться». Кто должен каяться, перед кем и за что – неизвестно, но такое название очень подходит этой мертвой деревне. Которая уже вовсе никакая не деревня, а больше похожа на кладбище…

Про кладбище – это не я сказал, а он. Я его за язык не тянул. И едва я это слово услышал, мне тут же вспомнилось.

– Извините, я хотел у вас спросить, – сказал я. – Как раз про кладбище…

Я видел, как Андрей Михайлович возвращается мыслями из далекой Турции в наше Воронцово.

– Здесь тоже есть заброшенная деревня, – продолжал я. – Горюшкино называется…

Андрей Михайлович рассеянно кивнул, давая понять, что он в курсе.

– И там, в Горюшкине этом, есть кладбище. Для местных жителей. И почему-то там похоронили Веронику Лапто, – я вопросительно посмотрел на супругов, ожидая, что они мне разъяснят подобное недоразумение.

Напрасно я, наверное, заговорил с ними о покойнице к ночи. Так было весело в нашей компании, и вдруг я заговорил о неприятном. Так воспитанные люди не поступают. Но вся штука в том, что мне не у кого было больше спросить.